Виталию всегда нравилось хвастаться своей неуязвимостью. Он зашёл в курилку, пропахший бензином, который пролился на него у станка. Мужчины оживлённо болтали, а он, многозначительно приподняв подбородок, сунул сигарету в рот. Казалось, никто не думал, что в любую секунду может вспыхнуть искра.
— Да у меня роба не горючая! — усмехнулся он, как будто поймал Бога за бороду. Пальцы с зажигалкой слегка подрагивали, но это не мешало ему с отчаянной ухмылкой привести пламя к кончику сигареты. Кирилл, стоявший рядом, вдруг отпрянул, указывая на масляное пятно, расползшееся по рукаву Виталия. Но сварщик только фыркнул, будто это был детский лепет.
Он затянулся, ощутив знакомую горечь табака, и вдруг заметил, как алый язычок быстро перекинулся на ткань. Виталий опешил, а бригада схватилась за головы. За долю секунды у него в глазах проскочил не то испуг, не то странное облегчение: да ладно, не может же гореть всерьёз.
Секундой раньше он успел подумать о том, как опрометчиво действует, но эти мысли каждую смену пролетали сквозняком в его сознании, никогда не задерживаясь надолго. Всё снова шло по привычному сценарию: работал без перчаток, поддразнивал сварочные искры, высовывал руку, когда зажигал оборудование. «Ну не хватит же духу у самой судьбы лишить меня ещё и этой радости!» — вот что он обычно проворачивал в голове. Для него главное было показать другим, что его не коснётся беда, потому что какая беда может случиться с таким человеком?
За месяц до этого он точно так же рискованно выходил через боковую дверь цеха, всё время нарушая правило безопасности. Кирилл тогда не выдержал и прикрикнул:
— Виталий, хоть раз подумай башкой! У нас уже были несчастные случаи. Ты что, бессмертный?
Но Виталий только пожал плечами. Конечно, бессмертный, — думал он тогда. — Меня такие мелочи не возьмут. В ответ лишь криво усмехнулся и продолжил проверять провода на сварочном аппарате. Кириллу он дерзко ответил:
— У других, может, и случаются неприятности, а у меня — нет. Видать, кто-то сверху меня бережёт.
В ту неделю бригадир Олег собирал всех на планёрках и твердил о технике безопасности. Включал видеоролики с трагическими сценами, где люди получали ожоги или теряли конечности. Виталия эти видео лишь забавляли. Он сидел в уголке с насмешливым прищуром, словно смотрел дешёвый фильм ужасов и знал, что всё это фальшивка. «Роба у меня качественная, и сам я не промах. Да и жизнь одна — не буду распинаться в страхе», — шептал он, когда коллеги украдкой переглядывались.
Теперь, когда вспыхнул рукав, в цехе зазвучал оглушительный крик. Люди начали метаться, кто-то схватил огнетушитель, кто-то бросился звать медсестру — Ирину из медпункта. Виталий хотел было пошутить, что огонь не страшнее сигареты, но внезапный поток жара прижал его к стене. Жестокая боль пробралась к самой косточке, заставив его расхохотаться сквозь слёзы, будто от безумия.
— Господи, да сбейте же пламя! — орал Кирилл, выглядывая из-за верстака.
Олег подскочил, выдернул чеку. Огнетушитель выпустил белёсую струю прямо на охваченную пламенем робу. Виталия повалило на пол, грохот упал вместе с ним — инструмент выскочил из рук, зубцы гаечного ключа звякнули о бетон. Он успел заметить упавшую зажигалку, которая, как назло, не выключилась до конца и мигала крохотной искрой.
— Давай, родной, держись! — прикрикнула Ирина, подбегая с чемоданчиком.
Глаза у неё горели решимостью спасти человека, хотя ужас в зрачках выдал, что она до конца не верит, что его можно вытащить с того света. Виталий, уже почти теряя сознание от боли, ухватился за край её медицинской куртки, пытаясь понять, зачем он так всё время рисковал.
Врачи прибыли быстро и сразу же потребовали его положить на носилки. Кирилл смотрел, как серые пятна на руках Виталия чередовались с обугленной зеленью робы. Кто-то шёпотом повторял: «Да что ж он так…», а остальные стояли в растерянности, словно это был тяжёлый сон. Машина скорой скрылась в ночи вместе с истерзавшимся сварщиком, и только ржавые конструкции завода остались напоминать о том, что случилось что-то несбывшееся, несусветное.
Ночью Виталий метался в реанимационной палате, не приходя в сознание. Первая операция прошла тяжело, врачи оценивали его состояние как критическое. По коридорам больницы бродили память и страх. Казалось, он слышал клочья воспоминаний: как смеялся над предупреждениями, как отмахивался от предупреждающих жестов товарищей, как демонстративно покашливал и закуривал сигарету, когда слышал слово «осторожность». Он считал себя непобедимым. Теперь же ему снились дрожащие голоса Олега и Кирилла, облитые красным огнём.
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Утром Ирина вошла в палату, чтобы сделать укол. За ночь у Виталия поднялась температура, а сердце колотилось так, будто пыталось выскочить. Он открыл глаза и увидел всё вокруг размытым. Голоса доносились будто сквозь толщу воды, что-то говорили о возможных осложнениях. Я ведь всё ещё жив… почти, — мелькнуло в голове. Ещё вчера он думал, что вряд ли когда-нибудь узнает, каково это — бояться за свою жизнь. Однако теперь страх стучался изнутри, не давая ему улечься в прежних иллюзиях.
— Помнишь меня, Виталий? — тихо спросила Ирина.
Он смотрел на неё и сам не понимал: почему она спрашивает о таких мелочах, когда его тело горит изнутри. Она ввела препарат, проверила катетер.
— Твоё здоровье, честно говоря, на волоске, — добавила она после паузы. — Но шансы есть.
Несколько дней Виталий переходил от тревожных видений к болезненной реальности. Текли капельницы, сменялись стерильные простыни, а бесконечные мысли о собственной неуязвимости рассыпались в прах. Сны и явь смешивались: ему порой казалось, что он заброшен в абсолютно чужой мир, где нет ни завода, ни сигареты, ни постоянного гула сварочных работ. Оставалось только ощущение, что он близок к пропасти.
На пятый день к нему пустили Олега. Тот осторожно зашёл в палату, держа в руках пакет с фруктами и бутылку воды. Посмотрел на Виталия, будто видел призрака.
— Ну ты дал, друже. Правда, думал, не выкарабкаешься, — проговорил он, с трудом сглотнув комок в горле. — Лечись.
Виталий хотел сказать что-то дерзкое, но язык не повиновался. Впервые он осознал, что может не выйти с гордо расправленными плечами. Вместо этого из груди вырвался короткий стон, и Олег молча сел на стул у кровати. Они смотрели друг на друга — два человека, которым вдруг нечего добавить.
Операции продолжались ещё пару недель, ожоги требовали скрупулёзной обработки. Когда Виталий впервые сделал несколько шагов сам, Ирина улыбнулась:
— Молодец. Надеюсь, теперь примешь меры предосторожности?
Сварщик опустил взгляд. В памяти вспыхнуло всё: и сигарета, и глупая усмешка, и отчаянная бравада.
Он вернулся на завод ещё нескоро, но информация о его чудесном спасении разлетелась повсюду. Говорили разное: что он «сведёт жизнь в могилу, если не перестанет так себя вести», что «таким людям уже ничто не поможет». Но в тот момент Виталий знал: ни одного прежнего «доблестного» акта бравады он не сможет повторить.
Вечером, когда паутина памяти всё ещё жгла сердце, он зашёл в ту самую курилку, где когда-то стоял при девятом вале огнеопасного идиотизма. Тусклая лампа моргала, две знакомые фигуры — Кирилл и Олег — перекидывались тихими фразами. Увидев Виталия, они приподняли брови. Никто не решался заговорить первым. Словно ожидали, что сейчас он вновь щёлкнет зажигалкой.
Но Виталий просто опустил руку к карману и вынул оттуда пакет чайных фантиков, которые собирался выбросить. Никаких сигарет. Он прислонился к стене, вспоминая исходящую боль — эту раскалённую воронку, которая тащила его в небытие. Тревога привычно царапнула нервы, но уже не была искрой для саморазрушения — скорее напоминанием: жизнь таит неизвестность, и глупо провоцировать её безумиями.
— Ну что, как чувствуешь себя, товарищ «не горючая роба»? — негромко поддел Кирилл, пытаясь смягчить неловкое молчание.
Виталий вздохнул.
— Урок усвоен, — выдавил он, поднимая глаза на них обоих.
Он ощутил, как тишина перестала быть угрожающей. Когда все трое вышли из курилки, Виталий уже ясно понимал: он не будет больше играть с огнём, даже если кому-то это покажется трусостью. Теперь в его мире главное — не доказать свою храбрость, а сохранить жизнь, свою и тех, кто рядом. И это было большее мужество, чем все прежние выходки вместе взятые.
