Андрей стоял у кирпичной стены во дворе и привычно теребил запястье, наблюдая за сценой, от которой у него неприятно екнуло сердце. Молодой отец, весь багровый от раздражения, кричал на сына. Мальчишка виновато глядел на свои кеды, покрытые уличной грязью. Крики звучали жестко, будто удары по хрупкой стене. Ребенок вздрогнул и выглядел так, словно готов разрыдаться, но отец только повышал голос. Андрей почувствовал, как в горле поднимается ком: это было до боли знакомо.
Он зажмурился, пытаясь отгородиться от чужой сцены. Но образ не уходил: эти кеды, мокрые пятна на бортиках, беспомощный взгляд. Когда-то давно у него самого были похожие — потрёпанные, но любимые, зеленовато-серые. Отец всегда орал за грязь, за пятна, да даже за легкий износ. Будто кеды могли олицетворять все несовершенства сына, которые тот не имел права показывать.
В памяти всплыл тот день, когда его отец швырнул эти злополучные кеды прямо в стену, сопровождая каждое движение унизительными воплями: «Тебе что, трудно быть аккуратным? Ты не мужик? Ходишь, как неряха!» Сколько лет прошло, а слова всё ещё дребезжали внутри.
Сейчас, в свои тридцать пять, Андрей не мог избавиться от ощущения, что смотрит на собственное отражение. Пару часов назад он точно так же накричал на сына за испачканные ботинки. Соня, его жена, попыталась его утихомирить, но Андрей только повысил голос. Он кричал не специально — просто не смог вовремя остановиться. И в тот же миг увидел в себе отца, тень которого сидела глубоко внутри.
С тех пор он метался между волнами раскаяния и холодной злости на самого себя. Бизнес процветал, а личная жизнь рушилась, крошилась, как старый бетон. Сын, десятилетний Ники, всегда смотрел на него испуганными глазами, в которых читалось: «Когда ты снова сорвёшься?» Привычка теребить запястье в такие моменты становилась его бессознательным спасательным кругом: надо же куда-то девать страх.
Сегодня утром Андрей привел сына на площадку. Детский смех, звонкий и радостный, резал ему слух, потому что его собственный сын сидел один, тихо ковыряя кроссовки. Внезапно Ники оступился, и на серых носах ботинок появилась тёмная полоска. Андрей рывком поднялся со скамейки и тут же услышал собственный голос, от которого у него самого заложило уши:
— Ты что, совсем не смотришь, куда идёшь? Твои ботинки стоят дороже, чем мои нервы, понимаешь?
Он замер. Собственные слова будто оглушили его. Казалось, перекинулся в прошлое, в тот двор, где отец метал его кеды и выкрикивал мерзкие обвинения. Андрей увидел, как рассеянно смотрит на него Ники — со смесью обиды и страха. И в следующий миг он резко отшатнулся, будто ударился лбом о невидимую стену. Душу прожгло понимание: он повторяет то, что когда-то ненавидел. И не может остановиться.
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
К концу дня Андрей решил, что так больше продолжаться не должно. Ему стало ясно, что за годы он перенял жёсткий метод, который разрушал его самого. На горизонте замаячила встреча отцов —公益инициатива, где мужчины делились историями и преодолевали страхи. Подобные посиделки он обычно считал ерундой, но сейчас ухватился за них, как за спасательную соломинку.
Он пришел в приёмную психолога, которая организовывала встречу. В душе у него всё бунтовало: ненавидел сидеть в коридорах, терпеть запах кофе, смешанный с ароматом медикаментов. Но решился. Чтобы не убежать раньше времени, он даже оставил телефон в машине. Когда вошёл в комнату, где сидели такие же, как он, всё внутри напряглось. Несколько человек по очереди рассказывали о своих неудачах в воспитании, признавались в том, как срывались на детях. У каждого из них где-то в глубине таилась та же боль, что и у Андрея.
Когда дошла очередь до него, он встал, автоматически сжал левое запястье и посмотрел на стены, будто искал спасительный выход. И все-таки заговорил. Пересилил стеснение, заговорил о детстве, о злобном отце, который унижал за малейшую провинность. Рассказал, как в итоге пошёл служить, как становился жёстче, чтобы защититься. Признался, что эту же броню сейчас примерил на себя в отношениях с сыном. Где-то в углу комнаты, казалось, дёрнулась занавеска, словно одобряя, что он наконец-то решился высказаться.
Выйдя из центра, он почувствовал необычную лёгкость, как после слёз, выплаканных долгими бессонными ночами. Ноги сами привели его к зеркальной витрине магазина спорттоваров. Он взглянул — и увидел уставшее лицо, с плохой осанкой, с печатью вины на морщинистом лбу. А потом вдруг уловил едва заметное сходство со своим сыном: в приподнятых бровях, в линии подбородка. «Я ведь не хочу, чтобы он глядел на меня с такой же болью, с какой я смотрел в детстве на своего отца», — подумалось ему. Отталкиваясь от этой мысли, он вышел на улицу.
Через несколько дней, подойдя к двери квартиры, он услышал внутри оживлённые голоса. Ники что-то лопотал про своих новых кеды, которые подарила бабушка. Андрей ощутил дурное предчувствие: опять запачкал, наверно; себя уже мысленно подготовил к вспышке. Но, перешагнув порог, встретил растерянный взгляд сына и увидел свежие пятна на новой ткани — очевидно, пацан забыл посмотреть под ноги в подъезде. Андрей ощутил привычное желание рявкнуть, но вдруг защемило сердце, а к горлу подошёл глухой ком. Он вспомнил, как совсем недавно сам сидел в зале с такими же провинившимися отцами.
Сын напряжённо держал коробку от кед в руках, словно это могло оправдать его беспечность. Андрей сделал вдох, потом другой. В голове мелькнуло: Господи, только бы не сорваться. И тут, вместо резких фраз, он тихо, совсем неуверенно улыбнулся.
— Эй, — проговорил он глухо, — давай это вместе уберем. Ты готов?
Ники отложил коробку и взглянул на отца, будто впервые слышал человеческий теплый голос. Андрей опустился на колени, обнял сына и прижал к себе, чувствуя, как по спине пробегает дрожь от облегчения. Он знал, что вмиг всю внутреннюю боль не исцелить, но теперь они хотя бы были заодно.
