В тот момент, когда я уронил пузырёк с йодом на только что уложенный линолеум, словно внутри всё оборвалось. Коричневая капля, расплывшаяся под ногами, сразу впилась в верхний слой, и тут же нос пронзил резкий запах. Задымлённость кухни от сигаретного дыма отца и старые скользкие обои только усилили это новое, неуместно резкое амбре. Я застыл, уставившись на пятно: что, чёрт возьми, делать с этим следом?
В голове замелькали обрывки мыслей: я представлял, как меня отчитывают, как отец снова поднимет голос, а мама будет убирать всё молча, отводя глаза. Ведь это не просто пятно – это ещё и ощущение, будто я проваливаю главное домашнее задание. Нам только вчера выдали этот линолеум в счёт зарплаты (хоть что-то хорошее в девяностых), отец расстелил его и клятвенно велел относиться «как к ценнейшему ковру». А я… Только скрипнуло сердце от страха.
Меня передёрнуло. Бывает, что сначала окаменеешь, а потом громко задышишь, как при пробежке. «Главное – убрать, пока никто не заметил», – подумал я, хотя понимал: йод так просто не сотрёшь. Даже облить сверху водой – и то не поможет. Но, надеясь на чудо, я схватил тряпку, принялся яростно тереть. Пятно стало светлее ровно на полтона, но всё ещё вопиюще коричневое.
Мамин голос прозвучал из комнаты, будто плеть свистнула:
— Ты там что делаешь? Опять копошишься?
Я зажал тряпку в кулаке, посмотрел на дверь и тихо отозвался:
— Да так, уронил… ничего страшного.
Сердце колотилось. Словно каждый удар обещал новую волну паники: мама-то вечно заметит всякую мелочь. А уж отец, если увидит, точно просто взорвётся.
Семья моя – люди добрые, но в последнее время все на взводе. Мама боится, что скоро и продуктов не хватит, и работу урежут, а отец вернулся вчера злой, потому что ему опять выдали «премию» фарфоровой плиткой, вместо денег. Так что наши разговоры в последние месяцы – сплошные «где достать» и «кто купит с рук». В углу кухни пылилась коробка с остатками материала для ремонта. Мне пришлось помогать укладывать этот злополучный линолеум, казалось бы, уже счастье – хоть немного нового уюта в доме. Но теперь… коричневое пятно прямо посреди «новизны».
Я подошёл к окну и приоткрыл форточку. Воображая всё это, я чувствовал, как во мне закипает тревога. Даже попробовал закрыть глаза и по привычке просто представить, что я в мастерской, рисую натюрморт. Обычно, когда пугаюсь или стыжусь, я рисую на обрывках бумаги, так отвлекаюсь от реальности. И сейчас мысленно видел какие-то мрачные фиолетовые абстракции, будто пятно с линолеума превращается в кляксу на белом листе. Но времени нет. Надо решать.
Соседи за стенкой неожиданно закричали. Я услышал, как кто-то громко ругается, а потом раздался глухой стук. Это сосед Славка, «местный алкаш», явно буянит. По подъезду поползли разговоры, что он каждый вечер возвращается пьяным, а жена уже сбежала к дочери, оставив его на произвол судьбы. Я со вздохом снова взглянул на йодное пятно. Думал, как скрыть – может, вырезать квадрат линолеума и вставить другой? Но родители ведь заметят. Бедлам какой-то.
На следующее утро всё покатилось наперекосяк ещё больше. Кухня у соседа загорелась, и пожарные примчались жутко рано, стучались ко всем. Выяснилось, что Славка уснул с окурком, и пламя вырвалось из окна его квартиры. У нас в коридоре пахло дымом, стены покрылись чёрной копотью, а вся лестничная площадка была в воде. Я затаился в нашей кухне, думая о своём пятне, ведь если придут осматривать квартиры на предмет ущерба, явно полезут и к нам.
Отец выскочил из комнаты, выругался:
— Знал ведь, что от этого придурка однажды будут проблемы! Да кого в наши дни волнует? У нас и так ремонт не доделан, а теперь… Ещё и могут заставить писать заявления, страховки оформлять. Туда-сюда, волокита!
Я чувствовал, как внутри всё снова сжимается от страха, что случайно брошенный взгляд может упасть на мой коричневый «след» на полу, и я окажусь под ударом. А родительская ярость не знает пощады.
Пока пожарные сновали, я попытался разговорить маму:
— Ма, а если страховщики придут, они что, будут все полы осматривать?
Она посмотрела на меня, хмуро прищурившись:
— Наверное, да. А с чего такие вопросы?
— Да так… — Я опустил взгляд и почувствовал, как внутри ползёт тревожное жжение. – Просто интересно, вдруг скажут, что мы виноваты… ну, что водой там залило.
Никому не хотелось лишних проверок и отчётов, но жизнь в подъезде так устроена: если у одного пожар или потоп, все вокруг втягиваются. Нашу семью уже заранее винили: мол, отец пил с этим Славкой по молодости. Хотя я знал, что это полная чушь, они никогда не были друзьями. Но у нас народ любит искать виноватых, порой не там, где надо.
Позднее днём ко мне подошла подруга, Лена из квартиры напротив. Её папа умел чуть-чуть чинить полы, когда-то подрабатывал отделочником. Я рискнул признаться ей:
— У нас тут пятно – йод на новеньком линолеуме. Мне так страшно, что теперь его увидят… Можешь, может, что-то подсказать или спросить у своего папы?
Лена сначала упёрла руки в бока:
— Ну и влип же ты! Папа обычно говорил, что йод можно свести «всякими средствами»… Но вот так, без следа, – вряд ли. Тебе нужно вырезать кусок и аккуратно вставить латочку. Но родители же заметят?
Я кивнул, чуть не плача:
— Конечно, заметят. Но, может, лучше латочка, чем дыра или пятно? Может, если аккуратно сделать, никто и не поймёт?
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Однако родители ходили по квартире вечно насторожённые. Я побоялся порезать линолеум, пока они дома. И всё откладывал. А на следующий вечер над нашим подъездом снова раздались крики. Оказалось, к Славке явились какие-то инспекторские люди: страховая комиссия, участковый, ещё кто-то. Я выглянул на площадку, а там шум, словесная перепалка. Соседи столпились, обвиняют друг друга в халатности. Вдруг Славка выскочил в одном линялом свитере и неслось от него перегаром. Увидев меня, он зло прищурился:
— Что уставился, щенок? Думаешь, я во всём виноват? Да я хотя бы не трясусь над каждым пятном! Все тут хороши.
Я попятился, словно иголка кольнула. Он, оказывается, что-то знал? Или просто ляпнул. Но этого было достаточно, чтобы я ощутил приступ паники. Если сейчас все увидят нашу кухню, я пропал. Да и родители будут в бешенстве. Надо было решать это прямо сейчас. Я собрался с духом и в тот же вечер позвал Лену и её папу посмотреть на злополучную кляксу.
Ленин отец осмотрел пятно и почесал затылок:
— Ну… если есть кусок такого же линолеума, можно попробовать вырезать вставку. Но аккуратно делать, чтобы рисунок совпадал. Вот тут, видишь, узор клетки, да… Придётся действовать тонким ножом.
Я сглотнул:
— Найдём в коробках остатки. Только вырежем не слишком большой кусок, чтобы не было заметно?
— Попробуем. Но учти, может бросаться в глаза.
Я понял, что выбраться целиком из ситуации, не привлекая внимания родителей, почти нереально. Но надо хотя бы попытаться. Мы аккуратно вырезали квадрат, Лена держала фонарик. Потом приложили латку – совпало не идеально, угол рисунка чуть сдвинулся, но издалека вроде незаметно. Я сидел на полу среди обрывков линолеума и думал, что эту лёгкую кривизну отец всё равно увидит. Но другого выхода не видел.
Утром, когда замолчала сирена и все страховые комиссии вроде бы ушли, я вышел на лестницу и увидел Славку у почтовых ящиков. Он потягивал плохо пахнущий самокрут и разглядывал какие-то обугленные квитанции.
— Я тебя вчера напугал, что ли? – спросил он сипло.
— Ну… да нет, — прошептал я, неловко переступив с ноги на ногу. – Просто боялся, что всё за мою семью закрутится…
Славка грустно усмехнулся:
— Да какая разница. Всё уже давно загублено. С меня хотят взыскать ущерб за пожар, а у меня ни копейки. Думаешь, мне нравилось пить? Да я устал. Но кто мне поможет?.. Не волновался бы ты так. У каждого тут свои пятна.
Что-то сдавило мне горло. Казалось, он говорит и про мой йод, и про его пожар, и вообще про весь этот дом, куда словно пробралась общая беда. Я почувствовал, что стою на перепутье: либо сейчас всё расскажу и пойму, что так больше жить нельзя, либо дальше буду прятаться.
Я помнил про ту латочку и про злость, желавшую всё время прятать мои косяки от чужих глаз. Но вдруг ощутил внутри горячую решимость. Если я не скажу вслух, что ошибся, эта моя вина так и будет драть мне душу. И потом, какие-то страховые комиссии рано или поздно могут всё равно это раскопать.
Славка затянулся самокрутом:
— Ну что, я пошёл, может, ещё выпью. Раз уж всё равно так вышло.
Я посмотрел ему в глаза и тихо сказал:
— Послушайте… я понимаю, вы думаете, что все на вас ополчились. Но у меня тоже проблема. Я нечаянно залил йодом новый линолеум. Тоже боялся, что все увидят. И понимаю, что когда всем вокруг плохо, один лишний косяк уж точно не спасёт и не убьёт, но всё равно страшно. Может, хватит нам всем друг друга подозревать?
Славка на миг словно очнулся от своего оцепенения. Поглядел на меня так, будто хотел спросить: «Зачем ты говоришь мне это?». Но всё-таки опустил взгляд и криво усмехнулся:
— Да… бывают в жизни кляксы, которые не сотрёшь тряпкой. Каждый свою скрывает по-своему.
Он нехотя выкинул окурок в мусорку и добавил:
— Ладно, давай как-нибудь найдём мужиков, проверим твою вставку. Если что, подкрасим. А про меня… я не знаю, что теперь делать. Может, подамся куда-то, где работа есть. Только б не пить.
Сердце у меня чуть отпустило после этого разговора. Вернувшись домой, я собрался с силами и всё-таки признался родителям, что испортил новый пол и спрятал след. Отец мрачно посмотрел на меня, потом выругался и швырнул газету на стол. Но моментов с криками не случилось: видимо, усталость и проблемы всех сломили настолько, что сил ругаться уже не оставалось. Мама вздохнула, ощупала вставку, как портниха, проверяющая ткань, и только тихо пробормотала, что хорошо хоть не хуже. Ведь деньги сейчас – это роскошь. И всё же лучше знать правду, чем потом бегать и оправдываться. Я кивнул, утирая выступившие слёзы.
Сколько дней прошло после того. Славку то видели во дворе, то нет. Говорили, он куда-то уехал по знакомству работать, а квартиру его кто-то со стороны ремонтирует. Я перестал специально прятаться. Иногда даже ловил себя на мысли, что пятно от йода – лишь одно из тысячи «пятен», что паразитируют во дворах нашей панельной вотчины. У кого-то пьянство, у кого-то нужда, у кого-то долги. И, похоже, каждый не понаслышке знает, насколько сложно жить, когда вокруг только безденежье и общий надлом.
Той зимой мы сделали частичный ремонт, подлатали стены. Отец урвал где-то обои, мама договорилась в поликлинике помочь с оформлением, чтобы ей перепало что-то нужное. А я научился не отворачиваться от собственных грехов: если уже совершил ошибку, лучше рассказать и вместе искать выход, чем бояться разоблачения. Когда-то я думал, что этот линолеум – моя персональная катастрофа. Сейчас же понимаю, что любая нераскрытая ошибка лишь загоняет страх глубже.
Недавно, стоя у подъезда, я вдруг вспомнил, как перехватывало дыхание в момент падения пузырька. И осознал, что больше не собираюсь жить в таком паническом напряжении. Славка мне однажды сказал: «У каждого свои пятна». И он был прав. Но сколько ни замазывай, они рано или поздно проступят. Так что проще действовать вместе – не прятаться, а говорить, искать способы, чтобы всем стало хоть капельку легче. Иначе мы так и будем ходить вокруг своих клякс, боясь взглянуть правде в глаза.
