Негромкий звон телефона раздался в полной тишине квартиры. Михаил сжал губы, различая приглушенный голос жены, доносящийся из спальни. Слова “одобрение на девяносто тысяч” больно резанули по слуху, как будто кто-то зацепил оголенный нерв. Он стиснул ложку, которой помешивал кашу на плите, и почувствовал, как внутри вспухает странная, горькая тревога.
Он прикрыл глаза и медленно выдохнул. С тридцати шести лет — восьмую осень — он проживал в этой двухкомнатной квартире с ровными стенами и минимальным набором мебели. Мебель стояла аккуратно, будто под линейку, но тепла, уюта, какой-то домашней небрежности отчаянно не хватало. И за всем этим кажущимся порядком плелась знакомая боль: нескончаемые долги, нервозность, растущие трещины в отношениях. С недавних пор жена начала шопиться почти маниакально, словно пытаясь “вылечить” все свои переживания и нереализованность новым платьем или очередной сумкой.
Он выключил огонь, отставил кастрюлю в сторону и наклонился к окну. Тусклый желтый свет фонарей дрожал на парковке, отражаясь в лужах дождевой воды.
Когда он вышел из кухни, жена уже стояла у двери, держа в руках ярко-красный пакет. Платье выглядело новым, дорогим, а глаза у нее светились предвкушением. Она коротко бросила:
— Мне одобрили. Наконец-то. Сама не верила, что банк даст.
Михаил почувствовал, как в нем поднимается комок:
— Как же так… Мы же только закрыли один кредит, Зоя. Разве мало прошлых долгов?
Она пожала плечами и скользнула мимо него, чтобы пройти в комнату.
Он хотел было остановить ее, но раздумал, лишь беспомощно протянул руку и убрал ее, не коснувшись жены. В воздухе ощутимо повис запах дорогого парфюма, смешанного с обычной комнатной пылью. Словно в подтверждение новой волны расходов и скрытых обид.
Господи, опять… Почему я не могу разорвать этот порочный круг? Ведь я люблю ее, а она ведет себя так, будто мы чужие.
Через несколько минут он услышал, как она принялась разбирать покупки в спальне. Михаил плеснул воды в стакан и отпил, стараясь унять дрожь в руках. С кухни доносился слабо остывающий аромат приготовленного ужина, но есть уже не хотелось. Он почувствовал, что сердце начинает биться быстрее, будто кто-то подгоняет: решайся, скажи ей, что больше так нельзя.
Он сделал пару шагов к спальне и остановился. Зоя обернулась, когда он вошел, и подняла бровь:
— Я только примерю. Если что, завтра обменяю на другой размер.
— А кредит-то куда денется? — Михаил понял, что голос звучит хрипло и напряженно. — Нам ипотеку еще пять лет выплачивать, плюс коммуналка, плюс уже взятая карта…
Она сжала кулаки:
— Не надо меня учить. Я работаю как могу, а радости в жизни все равно нет никакой. Что тебе жалко, что ли?
Он почувствовал, как внутри поднимается волна жаркого гнева. Но вместо того чтобы накричать, вышел и заперся в ванной. Запустил воду, глядел в свое отражение. Под глазами залегли глубокие тени, лоб пересекли легкие морщины — следы усталости и бессонных ночей.
Не могу больше молчать… Если я опять сдамся, она загонит и себя, и меня в бездну долгов.
Он тихо сел на закрытую крышку унитаза и стал думать, как вернуть Зою к реальности, не переваливая все только на себя. Может, стоит попытаться дать ей почувствовать ответственность? Или обратиться к психологу? От этих мыслей стало жутко. Ему представлялось, как жена смеется над его предложением семейной терапии, как снова бросает короткое “Мне все равно” и закрывается от него холодной стеной.
Под вечер он вышел к ужину, но застал лишь тишину. Зоя, переодевшись в то самое новое платье, ушла куда-то “по делам”. Михаил вздохнул, убрал тарелки и позвонил давнему другу. Тот выслушал вполуха, потому что и сам никогда толком не понимал, на что жалуется Михаил. “Хочет жена шопиться — пусть шопится, главное, чтобы в доме все было хорошо,” — обычно говорил друг.
— Ты меня слышишь, Макс?! У нас ведь не все хорошо… Я уже не вывожу эти проценты, эти задолженности… — Говоря это, Михаил почувствовал смесь отчаяния и стыда.
Голос друга звучал небрежно:
— Да расслабься. Найдешь подработку, перекроешь. Ну не бросать же из-за этого жену?
Учитывая, каким багажом переживаний Михаил уже оброс, фраза друга ранила сильнее, чем могла бы. Он ощутил, что говорить дальше бессмысленно. Попрощавшись, он положил трубку.
Все считают, что я преувеличиваю. А мне кажется, мы уже на грани…
Ночью ему не спалось. Услышав осторожные шаги in the hallway, он понял, что Зоя вернулась. Вскоре она легла рядом, но так, чтобы не прикасаться к нему. От нее пахло чужими духами — видимо, она тестировала в магазине новые пробники, и теперь этот резкий аромат раздражал Михаила. Он лежал с открытыми глазами, чувствуя, как внутри зреет решение.
Утром за завтраком он произнес, почти не глядя на жену:
— Я хочу предложить… давай сходим к психологу. Семейная консультация.
Зоя, лениво откусив бутерброд, скривилась:
— Ты серьезно? Мне не нужен психолог. Если тебе что-то надо, иди сам.
Он молча уставился на края чашки, в которой давно остыл чай. То ли злость, то ли обида комом встали в горле. Ему показалось, что они уже говорят на разных языках — каждый в своем полушарии.
К полудню Миша вышел на улицу, чтобы проветриться. Стоял промозглый осенний день, холодный ветер норовил пробраться за воротник. Он прошелся до небольшой кофейни, заказал эспрессо, сел за столик у окна и принялся прокручивать в голове дальнейший план.
Похоже, разговоры с ней на тему расходов превращаются в бессмысленную битву. Может, надо по-другому…
Вернувшись домой, он заметил на вешалке новые пакеты. Одна надпись говорила о дорогом бутике. Он вдруг ощутил, что кровотно дрожит внутри. При мысли о еще одном кредите, о процентах, которые вырастут, как снежный ком, голова пошла кругом. На этот раз он решил не отступать: дождавшись, когда Зоя выйдет из душа, он остановил ее в коридоре.
— Давай поговорим, — сказал твердо.
Она бросила полотенце на спинку стула:
— О чем здесь говорить? Нормальные женщины вообще сами зарабатывают и тратят.
— Но мы же семья. Все расходы влияют на обоих. Почему ты не считаешь нужным советоваться? Зоя, у нас все может рухнуть…
Она посмотрела на него сверху вниз, словно он рассказывал ей детскую сказку.
— Это твоя проблема, — сказала тихо, но в голосе сквозило жесткое упрямство. — Ты же бухгалтер, значит, разбирайся, как перекрывать.
Сердце у Михаила полоснуло острой болью.
— А если я не смогу? Ты не понимаешь, что все долги могут нас погубить?
Зоя не ответила. Она отвернулась и пошла в комнату.
Он вспомнил, как пару дней назад лихорадочно искал даты выплат по кредитам, добирал деньги со своей зарплаты, подключал накопления, что были отложены “на черный день”. Теперь черная полоса лишь становилась длиннее. “Поздно,” — подсказывала безнадежная мысль в голове.
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Спустя еще одну нелепую неделю молчания он понял, что единственный вариант — обозначить ультиматум, насколько бы это ни звучало жестко. Нельзя продолжать жить на грани!
К вечеру он затеял откровенный разговор. Майские сумерки давно остались позади, была глубокая осень, но квартиры других людей все еще радовали огоньками, где-то смеялись, где-то слушали музыку. А у них витал оттенок надвигающегося разлома.
Он заглянул в зеркало в коридоре: лицо усталое, глаза красные. Затем вошел в зал, где Зоя листала журнал с распродажами.
— Я записался к консультанту. Если ты не пойдешь со мной, я… не знаю, — он сглотнул и все же выдавил, — я больше не могу так жить.
Зоя захлопнула журнал:
— Ты хочешь сказать, что ставишь мне условия?
— Я просто пытаюсь спасти нас от крушения. И все время в одиночку, видишь, не выходит.
Она закатила глаза:
— Ладно. Пойду, если тебе так нужен спектакль.
Его сердце сжалось от надежды, хоть это согласие прозвучало надменно. Он понимал, что радоваться пока рано, но это был крошечный шаг вперед.
Первую консультацию они перенесли, потому что Зоя заявила о “неотложном деле”. На вторую все же пошли, хотя жена зевала и глядела в окно. Михаил помнил этот сеанс прекрасно: психолог, женщина лет сорока, предложила им обоим высказаться. Когда очередь дошла до Зои, та процедила:
— Не понимаю, зачем эта ерунда. Все проблемы Михаил придумывает сам.
Михаил старался говорить о своем страхе перед долгами, о чувстве безысходности, но каждый раз натыкался на привычное отупение в ее взгляде. Он увидел, как сильно они отдалились друг от друга, и чуть не расплакался там, прямо на глазах у психолога, от безумной бессилия.
Несколько дней спустя вечером, вернувшись с работы, он застал жену в новой обуви. На столе валялись чеки, витал запах сигарет, которых раньше в доме не было.
— Что это? — прошептал Михаил, взглянув на страницы с выпиской по ее новому кредиту. Суммы выглядели астрономическими.
Зоя пожала плечами:
— Мне захотелось, и я купила. Разве это преступление?
Он опустил документы и посмотрел ей в глаза:
— Ты ведь знаешь, сколько мы уже должны банкам?
— Это не твое дело, — сказала она так сухо, что у него похолодели ладони.
Тогда он понял: невозможно заставить другого человека считать твои проблемы общими, если он сам не видит в этом нужды. Он все меньше ощущал Зою женой, любящей и близкой. И в ту же минуту почувствовал, что внутри что-то оборвалось окончательно.
— Если мы сейчас же не сядем и не пересмотрим эти долги, — сказал он почти шепотом, — я не уверен, что смогу продолжать этот брак.
Она усмехнулась:
— Ого, шантаж?
— Это не шантаж… это просьба.
С минуту они смотрели друг на друга в ледяной тишине. Затем Зоя отвернулась, однако ощущение, что в доме что-то рухнуло, осталось.
Он не пошел отдыхать и не стал ужинать. Вместо этого взял папку со старыми квитанциями, сел за ноутбук и начал чертить таблицу, давно известную ему наизусть. Цифры пульсировали перед глазами: прошлые кредиты, ипотека, недавние проценты. Туда же добавились новые траты жены. И было очевидно, что в этом уравнении нет спасения, если она продолжит жить словно в сказке.
В полночь Зоя легла спать, оставив его в гостиной. Безучастность накрыла Михаила с головой, но вместе с ней и странное спокойствие. Он вдруг понял, что уже не цепляется за надежду любыми способами.
На следующее утро он встал раньше жены, выждал момент, когда она выйдет из спальни, и негромко сказал:
— Я говорил это вчера, Зоя, но повторю: если ты не готова со мной обсуждать ситуацию и меняться, я уйду.
Ее лицо застыло от неожиданности, потом она вздернула подбородок:
— Делай как знаешь.
Он вздохнул и понял, что больше ему сказать нечего. Выгреб из шкафа теплую куртку, сунул паспорт и необходимые бумаги в сумку. На пороге на миг обернулся, увидел, как она стоит посреди комнаты, сжимает ручки халата, молча и упрямо.
У него все сжалось внутри от острой боли, но на этот раз он не остановился и не попросил прощения. Он тихо захлопнул дверь и вышел на серый лестничный пролёт. Глаза жгли слезы. На улице его встретил пронизывающий ветер, вымораживая лицо. Михаил повернул за угол и понял, что не может развернуться и вернуться обратно.
Как же просто все началось: всего один звонок, две строчки о кредите… А вышло, что теперь и жизнь меняется.
Он медленно пошел по разбитому тротуару среди опавших листьев. Путь выглядел таким же холодным, как и осенняя погода, но, возможно, впервые за долгое время перед ним распахивалось что-то похожее на свободу. Или на бездну — он пока не понимал. В груди сжималось и пульсировало тяжелым комом, но пусть так. Он и вправду любил Зою, но спасти отношения, если у нее на это нет ни желания, ни воли, невозможно.
Впереди светофор помигал желтым, ветер трепал горстку газет у бордюра. Михаил остановился и провел рукой по лицу, стараясь прогнать слабость. Подумает, куда идти, где пожить, пока все не уляжется. Внутри билась одна-единственная мысль: Я сделал все, что мог.
И он не знал, что ждет его дальше, но к дому возвращаться уже точно не собирался.
