Екатерина сидела на кухне и машинально гладьила край своей старой шкатулки. Внутри её души копошилась удушающая мысль: «Почему все вокруг уверены, что его мать — симпатичная, даже приятная женщина, а я вижу в ней только яд?» Она смотрела на своё отражение в зеркале напротив и чувствовала себя чужой в этом доме.
— Ты слишком всё принимаешь близко к сердцу, — неуверенно пробормотал Кирилл, мельком глядя на жену. — Мама ведь добрая по сути… Просто характер у неё такой, вспыльчивый.
Екатерина знала: за этим «вспыльчивым» скрывался целый лабиринт обид и уколов, которые свекровь, Валентина Петровна, обожала раздавать направо и налево. Ещё в их первые встречи, когда Екатерина только переступала порог этой семьи, муж говорил: «Приготовься, она человека за словом в карман не ищет». Но никто не предупредил, что она может в упор называть невестку «прошмандовкой» и делать вид, будто это невинная шутка.
Впервые Екатерина услышала подобное оскорбление, когда пришла к ним в гости познакомиться поближе. Она тогда принесла шоколадный торт, поставила его на стол и улыбнулась Валентине Петровне. Та с прищуром смерила её взглядом и громко, чтобы все слышали, пробормотала: «Ох, какая у Кирилла прошмандовка с фантазией, торт сама испекла? Сгущёнка-то не подгорела?» Семья как будто не заметила резкости, лишь смеясь в ответ — мол, «что ты, Валь, не обижай девушку». Но Екатерина замерла, не понимая, как ей реагировать. С тех пор подобные «шутки» стали нормой.
Время шло, но взаимопонимания они не находили. Екатерина очень старалась: подбирала слова, старалась хвалить Валентине Петровне причёску или помочь приготовить обеды на семейные торжества. Свекровь, однако, умела превращать каждое взаимодействие в тяжкий ритуал. Если зятья или другие родственники поддерживали разговор легко и невымушенно, то Екатерину свекровь будто бы постоянно «проверяла». И каждый ответ или жест норовила перевернуть так, чтобы выставить невестку в нелепом свете.
— Слушай, Кать, — сказал однажды свёкор, Олег Иванович, когда они остались втроём на веранде с самоваром. — Моя Валя… ну, она человек горячий, но отходчивый. Ты держись, а я, чем могу, помогу. — Он коснулся её руки, пытаясь успокоить. Екатерина улыбнулась через силу, подавляя желание расплакаться прямо перед ним.
Спустя месяц наступил тот самый семейный праздник, в преддверии которого Екатерина нервно поглядывала на часы и прикидывала, как уберечься от новых издёвок. Кирилл беспечно наливал сок в бокалы, не замечая, как она дрожит. Пришли соседи, подруги свекрови, ещё пара давних друзей семьи. Всё шло нормально, пока Валентина Петровна не решила объявить тост. Екатерина первая напряглась, ожидая подвоха.
— Хочу пожелать своей невестке, — громко проговорила свекровь, будто специально растягивая слова, — чтобы она когда-нибудь научилась уважать старших… и не только своим языком, но и поступками. — И улыбнулась какой-то хищной улыбкой, оглядывая гостей. — А то то у неё шкатулка хламом набита, хоть бы выкинула детские безделушки, взрослая ведь уже. Вы посмотрите, — она повернулась к соседке, — у неё там дешевенькие побрякушки, как у первоклашки.
По комнате пролетел неловкий смешок кого-то из присутствующих, но остальные притихли. Екатерина ощутила, что краснеет. Всё, что она сумела выдавить в ответ, прозвучало тихим шёпотом: «Мам, это личные вещи. Зачем вы…» Кирилл попытался отшутиться, но Валентина Петровна не унималась. В глазах гостьи мелькало злое любопытство, а Екатерина чувствовала, как внутри принимается гореть обида и стыд.
Той же ночью она лежала без сна, вглядываясь в потолок. Муж уснул, еле касаясь её плеча. «Наверное, он устал…» — с горечью подумала она. Но ей было нужно его понимание, его защита. Наутро, как только Кирилл открыл глаза, Екатерина сказала:
— Мне больно, слышишь? Я не хочу, чтобы она так со мной обращалась. Больше терпеть не буду.
Муж сел, вздохнул и развёл руками:
— Я понимаю, тебе это неприятно. Но она же моя мать. И все считают её в целом «забавной»… Зато я знаю, что ты не глупая. Ты можешь игнорировать всё это. — В голосе его послышалась растерянность. — Что мне делать? Поссориться с ней — она вообще с нами общаться перестанет.
Екатерина почувствовала такой укол одиночества, что у неё сжалось под ложечкой. Она всё же произнесла спокойно, хотя голос дрожал:
— Я ограничу общение, ясно? Я не запретила тебе видеться с ней. Просто сама не хочу ломать себя ради её «шуток».
Родня отнеслась к этому решению довольно прохладно. Свёкор при встрече только сочувственно кивнул: «Понимаю, дочь». Рассудил, что лучше, наверное, дать им обоим время остыть. Остальные звонили Кириллу, сетовали, что Екатерина избегает их встреч. Кто-то говорил о том, что она «слишком чувствительная». Однако муж не настаивал, понимая, что чувства жены нельзя вычёркивать, как ненужную строку из сценария.
Она начала чаще общаться со свёкром. Олег Иванович пригласил её как-то пройтись по набережной и подышать воздухом. Они говорили о многом: о непростом характере Валентины Петровны, о старых фотографиях, о юности Кирилла. На удивление, свёкор спросил про ту самую шкатулку, которую свекровь вспомнила на празднике.
— Так и носишь с собой этот сундучок прошлого? — поинтересовался он.
— Да, — тихо призналась Екатерина, чуть смутившись. — Это мне когда-то мама подарила. Там кое-что моё, самое близкое — фотокарточки, серёжка, вторая потерялась давно… Детские письма. Я и сама не знаю, зачем храню. Просто… там воспоминания обо мне прежней.
— Это твоя часть жизни, — кивнул свёкор. — Валя иногда слишком категорична, но, может, ей в чём-то завидно.
Такая мысль даже в голову не приходила. Но с того дня обида Екатерины стала немного утихать — может, в чём-то свекровь заглушает собственную боль, выплёскивая её на окружающих. Однако онлайн всё было хуже: Валентина Петровна активно комментировала семейные фотографии, оставляя двусмысленные насмешки, и Екатерина будто вновь чувствовала себя «прошмандовкой», как её когда-то назвали. Она всерьёз боялась, что знакомые могут поверить в эти гаденькие «подколы».
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Настал вечер, когда Екатерина не выдержала и рассказала об этом свёкору. Муж же отмахнулся: «Мамуля любит покритиковать, ничего нового». Но Олег Иванович покачал головой:
— Вижу, что вы обе отравляете жизнь друг другу. Надо поговорить открыто. Предлагаю устроить встречу, только не дома и не под посмешки других.
— Кирилл, ты же придёшь? — спросила она мужа напряжённым голосом.
— А смысл? — Кирилл устало потёр шею. — Если опять будут обвинения, я не хочу разрываться между вами. Но ладно, миритесь без меня. Потом расскажете, как всё прошло.
Екатерина чуть не вспылила от такой небрежности, но взяла себя в руки. Она понимала: это будет её бой. И если муж не готов вступиться, она найдёт способ встать на защиту сама. В памяти встал кадр из далёкого детства — размытый, но болезненный. Там её отец колко упрекал мать за любую провинность, а маленькая Катя ничем не могла помочь. Она чувствовала себя незначительной, запертой в собственных страхах. Та самая детская ранимость теперь зазвенела внутри, и она вдруг решилась: «Пора кончать с этим. Раз и навсегда.»
Встречу назначили в небольшом кафе у парка. Свекровь пришла с надменным видом, будто Екатерина позвала её просить прощения. Сели за столик у окна. Олег Иванович, извинившись, что у него дела, удалился на улицу, оставив их вдвоём.
— Ну, что ты хотела сказать? — ледяным тоном спросила Валентина Петровна.
— Я… — пробормотала Екатерина, чувствуя, как пульс качает в висках. — Я хочу, чтобы вы перестали меня унижать. И всё, что связано с моими вещами, моими увлечениями, — прошу больше не комментировать так грубо.
Свекровь хмыкнула, достала телефон и посмотрела в экран, словно считая, что разговор не заслуживает особого внимания. Екатерина крепче сжала пальцы под столом.
— Вы слышите меня? Я ведь на самом деле устала. Мне неприятно то, что вы говорите обо мне за глаза в интернете, неприятно, что вы позволяете себе оскорбления на праздниках. И я не намерена жить в вечном напряжении.
Несколько секунд молчания длились, как вечность. Потом Валентина Петровна медленно отложила телефон и взглянула Екатерине в глаза.
— Девочка моя, — прозвучал тихий, почти шипящий голос, — ты думаешь, я делаю это просто так, без причины? Ты большая умница, что сюда пришла… но не всё так просто. Мне казалось, что ты хочешь забрать у меня сына. И вдобавок… — Она умолкла, словно обсуждая в уме, признаться ли до конца. — Ты напоминаешь мне одного человека. Моего старшего брата, он бросил нашу семью когда-то. Тоже такой… с гордостью за свой характер. Я видела в тебе невестку, которая выскочка, но, может, я просто боялась тебя?
Сердце Екатерины начало колотиться ещё резвее. Ей стало почти жалко свекровь, но перед глазами встал весь шквал оскорблений. Можно ли сразу простить? И вдруг слова сами сорвались с её губ:
— Так разве это оправдание — обижать другого, переживая свои старые травмы? Зачем растаптывать мою личность?
Свекровь нахмурилась, но не ответила. Она сжала кулаки, словно борясь с вечным внутренним демоном, о котором никогда не говорила. Екатерина сидела напротив, не отводя взгляда. Наконец Валентина Петровна поднялась, как будто ищет, куда выплеснуть накопившееся напряжение.
— Ладно, хватит, — проговорила она без прежнего пафоса и сделала шаг к двери. — Может, мне тоже пора учиться держать язык за зубами. И скажи своему мужу… Чёрт. Сама скажи ему, что я была неправа. Но я больше ни слова не хочу говорить, оставь меня в покое.
Она решительно повернулась и вышла, сопроводив прощальный жест каким-то тихим взмахом руки. Екатерина осталась сидеть за столиком, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. Она не чувствовала, что это сеанс исцеления, но впервые не боялась выразить вслух, как ей больно. Это уже было началом чего-то нового.
Свёкор подбежал и посмотрел ей в лицо: «Ну что, сказала всё?» Екатерина кивнула, выдохнула и ощутила в груди какое-то необъяснимое облегчение, будто вырвала занозу. Пожалуй, они обе признали: прежние нападки больше не повторятся столь беспардонно. Наверняка между ними останется сложность, но моя боль уже не будет затыкаться в глубине.
Они договорились, что теперь контакт с Валентиной Петровной будет через аккуратные, редкие встречи. Кирилл, узнав о подробном разговоре, обнял Екатерину и слишком долго молчал, бережно прижимая её к себе. В тот момент она не знала, что чувствует: облегчение, горечь или странную пустоту. Но точно понимала, что их отношения уже не будут прежними. И что-то подсказывало, что всё идёт к лучшему.
Свёкор всё чаще приезжал в гости и приносил Екатерине душевные разговоры и поддержку. Олег Иванович помог ей разобраться в недавней ссоре и взглянуть на всю ситуацию трезво. Она наконец решилась открыть ему содержимое своей шкатулки: старые письма из лагеря, где она впервые по-настоящему ощутила страх одиночества, фотография мамы, которая уехала на заработки и больше не вернулась. Олег Иванович всё это слушал, приговаривая: «Ты более храбрая, чем сама думаешь».
Той ночью Екатерина сидела на краю кровати, обнимая свою шкатулку, как будто в ней хранится ключ к её внутренней свободе. Кирилл уже спал, но на его лице теперь не было обиды — наоборот, светилась тихая благодарность к жене за то, что она сумела выстрадать новую гармонию. Екатерина глядела на мужа и чувствовала, что ещё много всего впереди: возможно, грядущие разговоры с Валентиной Петровной будут не самыми простыми, но хотя бы теперь Екатерина не боится защищать себя.
Она открыла крышку шкатулки и провела пальцами по выцветшим фотографиям, улыбнулась задумчиво и прошептала в тишину:
«Я стала чуточку сильнее, чем вчера».
