Светлана остановилась в дверном проёме. Компьютерная лампа на столе горела тускло, и стены комнаты напоминали ей старый кукольный домик, где всё казалось хрупким и иллюзорным. Она смотрела, как её семилетняя дочь Алина аккуратно размазывает краски по листу: жёлтый закат с розовыми облаками, наивные силуэты деревьев. Девочка только что приняла ванну и бегала в одном полотенце, то и дело подглядывая в коридор, будто искала что-то или кого-то.
Сквозь грязноватое окно во двор кроваво-ржавым светом проникали последние лучи солнца. Они отражались на стекле, и в этом странном сиянии появился Кирилл — человек, который когда-то считался мужем Светланы, а теперь приходил только за своими вещами да за документами. Он быстро отвёл взгляд от дочки, которая, смутившись, натянула майку и убежала в детскую.
— Я не обязан содержать чужого ребёнка, — холодно бросил он, положив на стол стопку бумаг с гербовыми печатями.
Светлана ощутила, как внутри неё что-то надрывается. Ещё год назад она верила, что он изменится, возьмёт на себя совместную ответственность. Но все те обещания растаяли. Теперь оставалась только горечь: *как мог он вот так отмахнуться от девочки, которую звал дочерью?* Странный привкус осеннего ветра проник в комнату сквозь приоткрытую форточку: кислый, словно сожаление. Соседи за стеной шумели, но Светлану охватило ощущение абсолютного одиночества.
Она вспомнила, с чего всё начиналось. Когда-то они были готовы свернуть горы: у него были смелые планы, у неё — горящие глаза. Она хотела больше, чем просто жить в маленькой квартирке, наполненной шелестом детских альбомов и старой мебелью. Ей хотелось поступить на заочное отделение педуниверситета, получить новую квалификацию, открыть что-то своё. Кирилл же постоянно мечтал о собственном бизнесе и новой машине. В их уютном мире были рисунки Алины, шумные посиделки с друзьями и даже простая семейная радость — совместные прогулки по осеннему парку.
Но постепенно он начал уходить в себя. Появились пропадающие в никуда вечера, возвращения под утро и невнятные объяснения. Первым звоночком стали деньги, которые он забирал из их общего бюджета, обещая вернуть. Потом исчезла его улыбка — и в доме поселилось напряжение. Соседи стали посматривать искоса, хотя публично никто не вмешивался. А Светлана в эти месяцы будто не замечала очевидного: она собирала игрушки Алины, сохраняла их семейные фото, пыталась «зашить» любую прореху в отношениях.
Однажды она обнаружила несколько шрамов на своих руках — царапины от постоянных ссор, осколков разбитой посуды, но она лишь беспомощно думала: *«Это временно, это пройдёт».*
Обрывки прошлого всплывали каждый раз, когда Светлана листала снимки из альбома. На них Кирилл улыбался, держа на руках маленькую Алину. Ему нравилось говорить, что он ждёт, пока девочка подрастёт, и они вместе пойдут покорять горные вершины. Тогда, казалось, он был готов стать для неё настоящим отцом.
Тревожный звонок раздался в понедельник утром, когда Светлана только успела завернуть дочь в тёплую куртку, чтобы отвести её в сад. Кирилл звонил требовать встречи. Мол, ему нужно составить новую сделку и «оформить финансовые дела». Она вяло кивала в трубку, хотя внутри всё кричало. Он упомянул алименты, сыновнее право, имущественные доли… Светлана не понимала, зачем ему понадобилось разбирать их жизнь по кирпичику, если он давно всё оставил и ушёл.
— Я хочу знать, что положено мне, и как мы будем делить квартиру, — добавил он на прощание.
После разговора ей стало пусто, а в голове зазвучало требование — *ему что-то нужно?* Но кто подумает о девочке, которая сейчас рисует свои смешные закаты, ожидая обычной материнской ласки? Светлана тряхнула головой, словно пытаясь развеять липкий туман переживаний. Она решила: *«Пусть говорит, что хочет. Я буду защищаться, как могу».*
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (https://t.me/ru1ogorod) и Дзен (https://dzen.ru/1ogorodru)
В тот же вечер Алина вернулась из детского сада чуть грустная. Кто-то из ребят дразнил её «безотцовщиной». Светлана смотрела, как дочь запинается, пытаясь объяснить, почему папа давно не появлялся на утренниках. Сердце сжималось, но она улыбнулась, обняла девочку и предложила вместе испечь пирог с яблоками.
Когда тесто уже розовело в духовке, они сидели за кухонным столом. На нём лежали стопки бумаг: иски, квитанции, какие-то юридические формы. Чужие слова, чужие формулировки — словно целая жизнь разваливалась на официальные строки.
— Мам, а почему папа сердится на меня? — спросила Алина, переминаясь на стуле.
— Он не сердится, просто… — Светлана запнулась, потому что не хотела врать и не знала, как сказать правду. — У взрослых иногда бывают сложности,
но ты тут ни при чём, слышишь? — закончила она, медленно, почти шёпотом, гладя дочь по голове. — Он просто не умеет быть взрослым.
Алина молча кивнула, уткнулась в её плечо, и в кухне повисла тишина, такая плотная, что казалось, даже пирог в духовке перестал шипеть.
Позже, уложив дочь спать, Светлана долго сидела на балконе. Город стелился под окнами серыми тенями, чужой и бесконечно отстранённый. В её телефоне мигало новое уведомление — от юриста. Сроки подачи возражений, варианты раздела имущества, эмоционально выхолощенные советы. Она перечитывала строчки снова и снова, пока не поняла: больше она не будет бороться за что-то, что давно умерло. Она будет бороться только за одно — за спокойствие своей дочери.
На следующий день Светлана явилась в юридическую консультацию, подписала доверенность, и впервые за много месяцев почувствовала — не тревогу, не растерянность, а облегчение. Она больше не просила, не уговаривала, не пыталась сохранить то, что давно стало грузом.
Эпилог
Через полгода у них с Алиной появилась новая традиция — каждую пятницу они вместе ходили в библиотеку. Девочка всё так же любила рисовать: теперь её закаты стали ярче, а деревья — выше. Светлана же пошла на заочное отделение, подрабатывала в школе искусств, преподавала детям, которых сама называла «маленькими миротворцами».
Иногда она думала о Кирилле. О том, как можно так легко предать. Как можно уйти — и не оглянуться. Но эти мысли больше не обжигали. Они становились частью прошлого, как старые фотографии, хранящиеся в коробке на верхней полке шкафа.
Когда Алина однажды сказала:
— Мам, я думаю, нам вдвоём даже лучше, — Светлана только улыбнулась.
— Может быть. Главное — что мы вместе.
И в этой простой фразе больше не было боли. Только жизнь. Настоящая. Твёрдая. Без иллюзий, но с надеждой. Ценой чужого счастья — она наконец обрела своё.
