– Он не брат тебе — он кастовый кошмар в Германии

Утром в тихом офисе раздалось глухое дыхание, похожее на шёпот сквозь зубы:
— Не брат ты мне, гнида черножопая!
Эти слова резанули воздух так, что Виш невольно отшатнулся от стола. Серый в пластиковом чехле паспорт, принадлежавший Бхаю, валялся рядом с перевёрнутым стаканом воды — словно вещдок на месте преступления.

Виш умел держать лицо при любых обстоятельствах. Он давно жил в Германии, где трудился начальником отдела разработки. Дома, в родной Индии, у него осталась запутанная сеть родственных связей и неписаных правил, а здесь он мог стать кем угодно. Но всё равно каждое утро он пил свой зелёный чай, точно повторяя тихий ритуал: взглянуть в отражение на экране потухшего монитора и сделать маленький глоток — будто пытаясь сохранить ниточку с прошлым.

Он не поверил своим ушам, когда услышал эту брань, направленную в сторону Бхая. До сих пор они с Бхаем были на «ты», шутили о берлинской непогоде и делили один на двоих пакет пряного карри на обеденном перерыве. А тут вот оно… Из-под прикрытых век вылезло уродливое слово, взбаламутило день. В углу кухни торчал полуразложившийся картофель, испуская тошнотворный запах — символ предрассудков, от которых не было спасения.

В кофе-пойнте дышалось тяжело и сперва казалось, что весь офис погрузился в липкую тишину. Виш облизал губы, словно от острой еды, и тихо подошёл к Бхаю. Тот стоял, сжав кулаки, смотрел себе под ноги, будто искал на полу ответ, как реагировать на зло, прорвавшееся из уст нового стажёра Рави. Рави, кстати, числился из «благородной» семьи, его дед был брахманом, и сам он гордился «высокой» кровью, хотя давно жил в Германии.

— Рави, — Виш повернулся к нему, стараясь держаться ровно, — ты понимаешь, что только что сказал?
— Что слышал, то и сказал, — Рави отвёл глаза, вздохнул и мотнул головой, словно ему вдруг стало стыдно. — Просто не нравится мне, что он прикидывается кем-то другим.

Виш не мог поверить, что всё это выплыло здесь, в вроде бы лояльном коллективе, вдали от индийских улиц с тысячелетними традициями. Он всегда тешил себя мыслью, что в Германии люди избавляются от предрассудков, начинают с чистого листа. Но оказалось, что прописанная в генах кастовая зубастость может прорываться где угодно.

— Ты серьёзно? — Бхай медленно приподнял голову, и во взгляде мелькнула запоздалая обида. — Я думал, мы работаем вместе… Мы друзья.
— Да? — Рави выдавил кривую усмешку. — А почему ты скрывал свой паспорт от меня? Просил Виша не говорить, что ты не просто Шудра… а ещё и из тех, кто в Индии чуть ли не вне каст?

Виш почувствовал, как в его груди сжимается комок. Он знал, что Бхай происходит из самой уязвимой прослойки: ещё в детстве его побили только за то, что он проходил возле храма не по той улице. Но здесь, в офисе, никакие формальные регламенты не предусматривали подобных конфликтов. Руководство не воспринимало серьёзно кастовые распри, считая их далёким экзотическим атавизмом.

— Мне нечего скрывать, — Бхай отшвырнул паспорт в сторону, и тот скользнул по столешнице, будто удравший от людей улит. — А ты, Рави, в каждом втором слове твердил, что «у вас там все тёмные, я вообще другой». Да мне плевать, кто из нас где родился. Я просто хотел, чтобы мы были на равных, без дурацких ярлыков…

Виш тяжело сглотнул и пошёл к двери, призывая обоих в конференц-зал. То помещение всегда служило местом важных разговоров, и сейчас, казалось, там витал холодок: стерильный стол, строгие стулья, словно это уже не офис, а комната допросов.

— Ребята, — тихо сказал он, когда они остались втроём. — Вы оба хороши в работе. Мы вместе это делали — проект, отчёты, клиенты — никто не делил нас на касты. Так почему сейчас?

Но Бхай и Рави стояли молча, будто бы кто-то выдернул у них все нервы наружу, и теперь дотронуться до любого слова — значит причинить боль. В какой-то миг Виш вспомнил свою первую поездку в Индию после долгого перерыва, когда его мать будто ненароком спросила, почему он дружит с «низкими». Тогда он отмахнулся, потому что считал это каком-то недоразумением. А теперь история повторялась тут, в аккуратном офисе с запахом кофе и дешёвых пластиковых стульев.

— Знаешь, — прошептал Бхай, — я всегда думал, что раз мы живём в другой стране, то весь этот кастовый бред стирается. Но я ошибался.

— Тебе никто не мешал сказать правду, — упрямо буркнул Рави. — Зачем скрываться под чужой фамилией? Я проверил твои данные у знакомого… Да, кипишнул, но мне не всё равно, с кем я работаю.

— Как будто моё происхождение может испортить тебе репутацию, — Бхай горько улыбнулся уголком рта.

Виш стоял между ними, будто пытаясь сшить разрывающиеся нити дружбы. В груди стучало тяжело, словно сердце подавало сигнал о грядущем айсберге.

Фраза «Не брат ты мне» звучала всё громче даже в гулком молчании зала. Виш сжал кулаки и проглотил комок, решив во что бы то ни стало сохранить хоть каплю уважения между людьми, работавшими вместе. Его начальственный титул сейчас ничего не решал: никакие указы, никакие выговоры не могли изменить того, что у них в крови.

На обеденном перерыве Виш усадил обоих за один стол. В другой стороне офиса сидели двое брахманов — им и дела не было до чужих разборок, они лениво болтали о погоде. Виш успел краем уха услышать, как один из них хмыкнул:
— Да пусть дерутся, раз они вечно не могут поделить, кто главный.

Бхай копался в тарелке с рисом, чувствуя, что от попытки поговорить ничего не выйдет. Но Виш всё же попробовал:
— Ребята, давайте без взаимных оскорблений. Мы все здесь… да никто из нас вообще не идеален. Я понимаю, что в Индии эти вещи уходят корнями в историю. Но ведь это наш выбор, продолжать или нет.

— Я прям вижу, как можно взять и за день стирнуть многовековую традицию, — хмыкнул Рави. — Я не собираюсь делать вид, что мы все равны. Пускай Бхай живёт и работает, но не надо тут изображать, будто он из знатной семьи или будто всё можно забыть.

— Да не изображал я! — Бхай сжал вилку, похоже, едва сдерживая злость. — Мне просто хотелось, чтобы меня воспринимали за того, кто я есть, а не за моё место в кастовой лестнице.

Виш закрыл глаза, потер переносицу. Он вспомнил летний вечер, когда они с Бхаем вместе избавлялись от лишних бумаг, смеялись над странными требованиями клиентов. Тогда совсем не имела значения фамилия, не интересовало, кто из них «высокий», а кто «низший». Ему казалось, что это и есть настоящая жизнь, освобождённая от дурных традиций.

Но офисная действительность вмиг повернулась другим боком, и Виш почувствовал нутром несправедливость ситуации. Рано или поздно, правду о касте Бхая кто-то да узнавал — и получалось, что все прежние проявления дружелюбия тут же обращались в прах.

Ближе к вечеру настроение накалилось донельзя. Бхай громко хлопнул дверью и ушёл, отказавшись от совместной доработки отчёта. Рави уединился в переговорной и надолго застрял там с какой-то папкой. Виш сидел за своим столом, уставившись в бесконечные таблицы, которые казались теперь пустой формальностью. Ему нужно было или улаживать этот конфликт, или смотреть, как всё окончательно рушится, унося в небытие то немногое, что связывало их за пределами Индии.

Он напечатал короткое письмо руководству, прося о встречи с HR. Возможно, им стоило проговорить принципы толерантности на рабочем месте, прописать что-то в официальных документах. Но стоило ли надеяться, что пара формальных правил уничтожит тот старый, глубоко въевшийся уклад?

На выходе из офиса он столкнулся с Бхаем, который мрачно стоял у лифта.
— Послушай, — произнёс Виш, — нам надо хоть попытаться…
— Чего? — Бхай вздохнул, медленно нажимая кнопку первого этажа. — Убедить Рави, что мы люди? Или на коленях просить прощения за то, что я не «комильфо»?

Виш хотел ответить, но лифт уже открылся, и Бхай исчез за дверцей. Наступил тот миг, когда Виш понял, что точка невозврата пройдена. Никто не хотел признавать своей вины, и старое деление на касты, как плесень, растекалось по давно скрытым уголкам сознания.

Ночью Виш заснул с чувством бессилия. Ему снилось, что он стоит в пустой комнате, а по полу стелется густой дым, проползающий сквозь щели. Голоса отца и матери твердили о великих семьях, о том, что добродетель выше знатности, но в ушах всё гремели чужие насмешки.

Наутро он опоздал в офис и увидел, что HR собирает всех в общий зал: официальные бумаги, разговоры о дискриминации, возможное увольнение Рави или выговор. Лица сотрудников были каменными, никому не хотелось разбираться в «индийских сложностях».

Бхай смотрел прямо перед собой, будто ничего не слышал. Рави закинул ногу на ногу и сцепил руки на груди, сощурившись, как сытый кот. Вишу вдруг стало омерзительно до боли: он понимал, что никакое разбирательство не залечит ту трещину, которая пролегла между людьми за одну секунду.

К исходу дня обстановка точно засыпала льдом. Мягкая Германия словно отвернулась от них. Все сидели по разным углам, стуча по клавишам. Виш попытался попрощаться с Бхаем, еле выдавив:
— Прости, что так получилось… Я пытался…
Бхай кивнул машинально, а затем молча натянул куртку и вышел, будто боялся, что и Виш вот-вот бросится его «исправлять» или осуждать.

В душном коридоре остался один лишь Рави, да и тот быстро ушёл. У Виша не осталось иллюзий, что здесь возможна какая-то дружба «вопреки всему». И он стоял посреди опустевшего офиса, вспоминая вкус зелёного чая и все те разы, когда они смеялись вместе. Теперь эти воспоминания казались серым миражом, а пластиковый чехол с паспортом Бхая навсегда запечатлел несправедливость, которая здесь — в цивилизации, среди громких обещаний равных прав — вдруг стала крупнейшим безмолвным конфликтом.

Он погасил свет, захлопнул дверь и понял, что отношения в этом коллективе уже не спасти. И хоть за окном опадали жёлтые листья, а в столовой всё ещё пахло перцем, внутри Виша царила лишь холодная пустота, родом из тех самых кастовых коридоров, которые, оказывается, не списать прошлою жизнью и не затереть временем.