Тишина была обманчивой: за окном нарастал хриплый лай, переходящий в тревожный вой. Я почти не видел силуэты собак, только и различал в темном переулке быстрые тени и тоскливое поблескивание глаз. Ирина, моя десятилетняя дочь, сидела в кресле с маленьким пледом на коленях и боялась даже пошевелиться. Она не говорила ни слова, но мне было ясно, о чём она думает: будто вымаливает, чтобы мы, наконец, освободились от этого постоянного страха.
Несколько недель назад я замечал, как бродячие псы охваченно рыскали по мусорным кучам за углом. День за днём они вели себя всё более агрессивно, норовили облаять каждого, кто приближался к их «территории». Соседка рассказала, что недавно одна собака чуть не прикусила ей руку, когда та проходила мимо. Я выслушал, кивнув, но тогда ещё не думал, что дело примет такой оборот.
Сегодня я привёл Ирину из школы чуть раньше, потому что в Тульском обещали проливной дождь. Мы хотели выдернуть послеобеденную тишину, заварить чай и выбрать мультфильм. Но тишина обернулась говорливым эхом лая. И дочка словно прилипла к креслу, пока я раздумывал, есть ли у меня способ отогнать этот липкий страх.
Ощущение тревоги вспыхнуло особенно ярко, когда я увидел во дворе разодранного кота. Сначала даже не поверил собственным глазам: шерсть, брызнувшая в разные стороны, когти, запёкшаяся кровь. Будто хищники поработали — и скрылись в полутёмных переулках. Горло сдавило от предчувствия: если так случилось с бедным животным, что помешает им напасть на ребёнка?
Я вернулся в дом, стараясь не расплескать охватившую меня ярость. Внутри не переставал крутиться вопрос: «Алексей, что ты можешь сделать? Позвонить куда-то?..» И чуть громче, чем собирался, произнёс:
– Ира, не выходи из дома без меня, хорошо?
– Пап, я уже никуда и не выйду, – пробормотала она в ответ и вновь поглядела на окно, будто ожидая там вторую серию ночного ужаса.
Вечерком я обошёл соседей, стучался в ворота, просил собраться, чтобы обсудить ситуацию. Большинство слушали меня настороженно: кто-то говорил, что собаки сами по себе невинные, пока их не трогают, кто-то жаловался, что на них уже нападали. Соседка Нина, которая недавно потеряла кур из-за ночного визита стайки, только руками разводила:
– Да хоть бы власть занялась… А так-то собаки не виноваты, им есть нечего.
– Согласен, – кивнул я, пытаясь сохранить спокойствие, – но кота уже разодрали. Мы и правда должны ждать, пока они накинутся на детей? Нужно составить план, чтобы и хозяева, и администрация услышали нас.
Попытка организовать общую встречу быстро превратилась в шумную перебранку. Оказалось, у некоторых жителей есть свои «полудомашние» псы, которых они выпускают побегать. Услышав о штрафах и стерилизации, эти люди ощетинились как звери: ворчали, что собак нужно любить, а не уродовать. Кто-то грозился вызвать телеканал, кто-то ругался на меня, будто это я вознамерился уничтожать живые существа.
– Стоп, – сказал я, вскидывая руки, – я не хочу травить или убивать собак. Я хочу, чтобы никто не боялся по вечерам выходить на улицу. И чтобы людям, у которых есть собаки, объяснили, что нельзя оставлять животных на самовыгодку. Стерилизация — это выход, пусть не идеальный, но… – Вдруг я запнулся, встречая раздражённые взгляды.
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Через неделю споров стало ясно: нужно действовать иначе. Я набросал петицию, где указывал необходимость штрафовать владельцев, бросающих собак на волю, и требовал от администрации наладить программу по отлову и гуманной стерилизации. Раскидал объявления с призывом собраться возле клуба: «Давайте решать вместе!»
В день митинга Тульский словно ожил. Подъехали несколько журналистов из районной прессы. С десяток сослуживцев решительно вышли с плакатами, где призывали к безопасности для детей и гуманному обращению с животными. Но оказались там и противники: люди, которые не верили, что стерилизация — это гуманно. Они кричали о правах собак, срывались на оскорбления.
– Собачек мучать вздумали? – огрызался невысокий мужчина в серой ветровке, глаза его зло блестели. – Лучше бы вы за порядком в посёлке следили, а не на скотину зубы точили.
Я не выдержал: шагнул к нему почти вплотную, хотя сердце колотилось, будто у меня в груди затеяли барабанную дробь.
– Никто не хочет мучить собак, – отчеканил я. – Мы хотим заставить хозяев не бросать своих питомцев, и мы хотим, чтобы в посёлке не дрожали дети, видя стаю бездомных псин. Нам же всем спокойнее, когда вокруг нет угрозы. Разве так сложно понять?
Он будто сдался — или, по крайней мере, растерял боевой пыл. Глянул в сторону операторов, отвернулся и махнул рукой:
– Делайте что хотите, только зря вы это затеяли…
Собравшиеся вокруг нас люди негромко загудели. Плакаты, поднятые высоко, были видны администрации, и наконец к нам вышел представитель районной управы. Он неохотно, но выслушал меня и активистов, а потом пообещал:
– Мы рассмотрим вашу петицию и введём контроль. Людей, выпускающих бойцовых псов на самовыгул, будем штрафовать. А бездомных… надо будет стерилизовать. У нас уже были подобные программы.
Эти слова прозвучали как долгожданный луч. С горла будто свалился тугой узел. Я оглянулся, увидел лицо дочери в толпе, увидел, как cautious (настороженно), но всё же она улыбнулась. И тогда я почувствовал, что теперь у нас есть шанс не жить в панике из-за каждого лая за воротами.
Через пару месяцев ситуация начала меняться. Отловленных собак не было видно на улицах: их стерилизовали, частично передали в приют. Владельцы, которые прежде отмахивались, стали следить за своими питомцами, чтобы не платить штрафы. Люди перестали орать друг на друга по поводу «гуманности», потому что правила были чётко прописаны и всем приходилось их соблюдать.
Я провожал Ирину до школьных ворот. Мы шли через уже привычную улицу, где раньше было так шумно от вечерней возни бродячих стай. Девочка отвлеклась на воробья, прыгавшего в луже у обочины, и вдруг тихо сказала:
– Пап, а знаешь… теперь мне эти псы снятся не злыми. Вроде бы у нас всё наладилось…
Я улыбнулся ей в ответ. Внутри я чувствовал смешанное облегчение и покалывающее осознание, что всё не так просто, но хотя бы естественный страх перестал отравлять нам жизнь. Гуманность… Это не только о том, чтобы жалеть животных. Это о том, чтобы делать всё по совести, не забывая, что каждая живая душа, будь то человек или пёс, нуждается в защите и ответственности.
