— Он ненавидит себя за трусость, но ещё не поздно попробовать

Снег обжигал лицо, укладывался в волосы, но его холод мерк на фоне тех звуков, что лились из зашторенного окна. Оттуда долетали хмельной смех и звон посуды — будто кто-то с размахом отмечал жизнь, наполняя её теплом и музыкой. Геннадий остановился напротив дома, сунул руки в карманы, прислушался и тут же ощутил неприятное жжение в груди. Ему не хватало этого беззаботного гула, ощущения, что где-то есть праздник, в котором он не участвует.

Он невольно задержал взгляд на пёстрой гирлянде, свисающей за оконным стеклом. Пламя лампочек сменяло цвета, и каждый миг рождал новые блики на сугробах вокруг. Казалось, простая сценка: зима, дом, люди веселятся. Но в глазах Геннадия всё это приобретало почти сюрреалистический вид — как будто ему показывают картинку, которой он никогда не коснётся. Он только сжал кулаки. С недавних пор у него в карманах всегда звенели монеты от сданных бутылок, а не ключи от своего дома.

Он шагнул вперёд, словно хотел перейти дорогу, но затормозил — навстречу шёл старый знакомый с ребенком. Тот улыбался, шутливо подбрасывал дочку, а девочка весело визжала. Геннадий отвернулся, но внутри всё горело от ощущения, что жизнь где-то сверкает полным ходом, пока он стоит на обочине.

С босой юности ему не давала покоя одна мысль: «вот-вот, ещё чуть-чуть — и всё наладится». Но год за годом ничего не менялось. Его личная жизнь расползлась по швам, безработица тянула на дно, а в напоминание о грустной любви на запястье красовалась неказистая татуировка. Пару вечеров назад он снова кошмарил себя минералкой, щедро разбавленной водкой, приговаривая: «Ну и что, бывает и хуже». Теперь же колкие воспоминания возвращались, когда бывшая девушка проходила мимо со своим мужем. Геннадий часто переставал дышать в такие моменты — знал, что она заметит его взгляд, полный стыда и пустоты.

На остановке он снова увидел того алкаша, что пару раз клянчил мелочь у прохожих, но теперь тот весело поднимал пятилитровую бутыль минералки и прижимал к животу маленького щенка. То ли спасённый бродяжка, то ли купленный за бесценок пёсик смешно ронял уши, и они оба выглядели вполне довольными жизнью. А Геннадий — нет.

— Ты смотри, как бывает, — выдавил он, увидев, как мужик чмокнул щенка в нос и получил благодарное повизгивание в ответ.
— Дружище, жизнь прекрасна, — хохотнул тот в ответ, булькнув содержимым бутылки. — Чего мрачнеешь-то? У меня нет ничего, кроме этого сорванца, а ведь мы уже вторую неделю как команда!

Мелкая ревность кольнула Геннадия так больно, что он на миг потерял дар речи. Чем он хуже? Да хотя бы щенка бы завёл — но всякий раз боялся, что не справится, что в очередной раз запьёт или сломает жизнь кому-то ещё, кроме себя. Тошнота от собственной трусости подкатила к горлу.

Над головой замигал фонарь, автобус всё не приезжал. И именно в эту минуту Геннадий ощутил странную решимость. Может, хватит уже проглатывать всё, будто горькую пилюлю? Хватит ждать очередной неудачи? Он выбросил из кармана смятую пачку сигарет, и она громко звякнула у порожнего урны — как сигнал о переменах.

Он нашёл в телефоне номер единственного человека, который хоть как-то верил в него. Старый друг, с которым Геннадий не общался уже пару месяцев. Что-то пересохло тогда в их отношениях, когда этот друг стал стараться «вытащить» Гену из запоя, а тот лишь обижался.

— Я должен попробовать, — прошептал он и решительно нажал кнопку вызова. Длинные гудки, беспокойное ожидание… Голос товарища звучал сдержанно, но не враждебно. Через пару фраз они договорились встретиться в субботу за чашкой кофе.

Спустя день Геннадий действительно пришёл на собеседование в местную кофейню. Он хотел устроиться туда помощником на кухню, но едва занёс ногу за порог, как опозорился забытая дежурная улыбка. Бариста, молодой парень с иронично приподнятой бровью, оглядел Геннадия с головы до пят. На мгновение тот чувствовал себя обшарпанной вывеской, которую легко бросить в мусор, если не подойдёт.

— Вам сюда? — попробовал уточнить парень. — Работать в кофейне, да?
— А что, не похож на бариста? — криво улыбнулся Геннадий.
— С такой татуировкой, — бариста кивнул на запястье, — и в придачу с шапкой на ухо… не вы ли уволились из супермаркета месяц назад, когда вас застукали за опозданиями?
— Да какое твое дело! — сорвалось у Геннадия.

Но в груди колыхалась ещё больше стыдливость. Он понимал, что загремел в очередной тупик. Чтобы компенсировать смущение, съязвил и ушёл не солоно хлебавши. Снова побежал по сугробам до ближайшего магазина, где купил пол-литра, спрятал её под куртку, а потом сам не понял, куда и зачем идёт.

Позже, когда остатки совести простучали в висках, он уселся на узкой лавочке в каком-то переулке и выпил один глоток. Горечь во рту смешалась с горечью на душе, а потом рука застыла, не решаясь поднять бутылку снова. Сколько ещё я собираюсь хоронить свою жизнь? Мысль выползла такая ясная, что пробрала его до внутреннего озноба. Геннадий вылил остатки алкоголя прямо на снег. Белые пятна тут же окрасились дрожащей мутью, будто символизируя его собственное прошлое.

Вечером он долго колебался, но всё же связался с психотерапевтом через онлайн-сервис. Не стало проще в тот же миг, но появилась скупая надежда. Он впервые проговорил то, что грызло его ночь за ночью: обиду на себя за то, что потерял любимую, стыд за бесконечные обещания, которые не выполнял, ненависть к бестолковой свалке в собственной голове.

— Вы не в состоянии сразу избавиться от всех страхов, — прозвучал спокойный голос в наушниках. — Но вы можете выбрать одну простую цель и начать двигаться к ней.
— Я боюсь брать на себя что-то серьёзное. Как кто-то может доверить мне щенка или ребёнка, если я сам себе не верю?
— С этим можно работать, — прозвучало в ответ. — Важно, чтобы вы не бежали от себя, а шли навстречу.

На следующий день он рано утром вышел из дома и купил бутылку чистой воды — без всякого спиртного. Шёл по скользкой улице, растирая заледеневшие пальцы, и думал о том, что в жизни всё складывается из пазлов: один мелкий шаг может стать началом новой картины. Он вспомнил, как пару недель назад стоял на той самой остановке и злился на алкаша со щенком. Нечестно, что он счастлив, а я нет, — бурлил тогда Геннадий. Но ведь можно же взять и выстроить себе счастливые кусочки по одному.

Снова зашёл в кофейню, где его один раз уже встретили насмешкой. Бариста тот же. Тот же прищур. Но Геннадий лишь вздохнул и сказал:
— Не знаю, помнишь ли ты меня, дружище, но давай я покажу, чего стою. Я умею посуду мыть и носить ящики. Лучше дать мне шанс, чем судить с порога, верно?
Парень помолчал, оценивающе сдвинул брови. Видимо, не ожидал такой речи.
— Ладно, попробуем, — наконец ответил он. — Но если завтра опоздаешь, больше не приходи.
— Договорились, — кивнул Геннадий.

Два дня упорного труда и без единого опоздания показались ему подвигом. К концу смены плечи болели, а ноги будто налились свинцом. Но он радовался — тихо, внутри себя, без громких лозунгов. Впервые за долгое время чувствовал, что перемены возможны: не грандиозные и не мгновенные, но настоящий, живой шаг вперёд.

На третью смену всё же случилась мини-потасовка: «трейдер» — как повреждённо подумал Геннадий, хотя парень просто носил элегантный костюм и постоянно что-то смотрел в приложениях на телефоне, — назвал Геннадия «обслуживающим персоналом, который ни на что не годен». Гена вспылил было, но вместо того чтобы наговорить грубостей, он выдохнул сквозь зубы:

— Вам нужен кофе или спектакль?
— Ты что, хамишь? — тот прищурился. — Смотри, вылечу тебя отсюда, как миленького!
— Волноваться не о чем, — ответил Геннадий. — Я своё место уже занимаю. Вам от этого хуже не станет.

Парень внезапно замолчал, что-то буркнул и отошёл к столику. Несколько посетителей со стороны заметили сцену, но всё быстро утихло. А Геннадий внутри ощутил, как что-то важное переключилось: он впервые не сбежал, не залился стеснением, а спокойно (ну ладно, почти спокойно) отстоял своё право быть здесь.

Вечером в тот же день он позвонил другу и долго рассказывал, как справлялся с нелепыми шутками баристы, как ответил этому «трейдеру», будто прошёл крохотный экзамен на собственную силу. Друг слушал и время от времени смеялся, видимо, радуясь Гениным переменам:

— Да это классно, — звучал в трубке взволнованно-доброжелательный голос. — Главное, не сбавляй оборотов.
— Не буду, — отозвался Геннадий и вдруг улыбнулся будто сам себе.

В окошке отражался его силуэт: щетина, вечно всклокоченные волосы. Сегодня он пусть и вспылил, но не сорвался, не прибежал к бутылке, не канул в жалость к себе — и это уже было победой. Сняв шапку, он пригляделся к татуировке на запястье. Словно прочёл чужом языке: «горечь» и «ошибка». Но буквы уже не резали глаз. Да, это часть его прошлого, но впереди ещё шаги, которых он раньше не делал.

Две недели спустя он, отстригший свою буйную, неухоженную шевелюру, стоял на той же остановке. Заметил вдалеке бывшую девушку, шагавшую с ребёнком за руку. Она взглянула на него мельком, узнала, чуть нахмурился её лоб, а потом улыбнулась — так, будто видит другого человека. Может, действительно другой, — подумал Геннадий. Во всяком случае, он не отвёл глаза, не стал прятаться за другими прохожими.

Он вдыхал морозный воздух, ощущая лёгкое покалывание в лёгких. Осознание, что ещё многого не достигнуто и придётся упорно работать над собой, странно воодушевляло его: что-то реальное, без иллюзий, но с перспективой. С ветерком подъехал автобус, распахивая двери.

— Пора, — тихо произнёс Геннадий и втиснулся внутрь.

Тепло салона обдало его лицо, но даже сильнее грел теперь внутренний огонь, который он, кажется, наконец разжёг сам.