Треск металла прозвучал так громко, будто кто-то зарядил выстрел из старой двустволки прямо в сгущавшиеся сумерки. Кирилл вздрогнул и уронил остатки термоса на промёрзшую землю. Крышка отлетела в сторону, гулко ударилась о кирпичный забор и тут же затихла, оставив его один на один с неуютной пустотой двора.
Он осторожно поднял осколки, вспомнив деда, что когда-то сам подарил ему этот термос. Старик уверял: «Сына, возьмёшь — не замёрзнешь и не останешься без тепла». Теперь Кирилл невольно усмехнулся: тепло давно исчезло, и не только в его руках. С начала девяностых в шахтёрском городке редко кто улыбался, а очередная зима подходила вплотную, напоминая о том, что еды с каждым днём всё меньше.
Телефон звякнул где-то в коридоре: рассохшаяся дверь пропускала каждый звук. Кирилл неохотно вошёл в дом, зажал в руке осколки и прижал трубку к уху. Старый друг с шахты говорил взволнованным шёпотом:
— Кира, нас сокращают. И весь продовольственный запас давно кончился… Сердце опускается: что дальше делать?
На мгновение Кирилл задохнулся, глядя на собственные обугленные от угля пальцы. Он хотел выбраться из шахты, купить семье продуктов, хоть немного обнадёжить дедовы глаза. Но понимал, что эта новость срезала любую надежду на спокойное завтра.
Сапоги цокнули по полу, когда он сделал шаг в комнату, где чадил керосиновый светильник. В углу на раскладном диване дремал дед, негромко покашливая. Кирилл присел к нему:
— Дед, слышал? Все. Сокращения. В шахте — сплошной бардак.
Старик приоткрыл один глаз, сипло вздохнул:
— Спину я свою уже не разогну, внучок. Теперь всё за тобой.
В его голосе не было упрёка, скорее печаль и отчаяние. Кирилл кивнул, потёр лоб и молча вышел в холодный коридор.
Задёрганная супруга крошила вчерашний хлеб, будто на автомате. Увидев мужа, поставила чашку с водой, посмотрела встревоженно:
— Нашел работу? Говорили, в другом регионе шахты ещё не закрыли.
Её глаза были красными от слёз или усталости, а может, и от того, и от другого.
Кирилл только сжал плечами:
— Никому мы не нужны. Пытался, но все отказывают. Говорят, нет вакансий.
Она уронила ручку от чайника, чуть не расплескав воду.
— Да что же это делается… Ничего нет, а зима на носу, — тихо сказала она и отвернулась, чтобы он не видел слёз.
На следующий день Кирилл с утра побрёл к старому отделу кадров, где когда-то оформлялся, надеясь хоть на что-то. Коридор в здании напоминал пустую ракушку: даже запахи выветрились за ненадобностью. Никто не ждал, никто не хотел платить. Он постоял там минут десять, услышав лишь шорох ветхого календаря на стене. Потом развернулся и пошёл назад, прикидывая: а если снова вниз, в шахту?
Он вернулся, полный решимости. Ему казалось, что только под землёй он сможет хоть как-то принести домой немного денег: редкие смены всё равно нужны, пусть и сокращают штат. Но стоило ему ступить за порог шахты на следующий вечер, будто на сердце камень лег. Кирилл посмотрел на крепления, вспомнил, как дед когда-то уговаривал: «Работа тяжёлая, но честная». И всё же жуткий страх перед темнотой и давящими пластами земли никуда не делся — особенно когда каждый второй коллега шёл на смену без улыбки, словно на эшафот.
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Дома опять ждали печальные вести: женщина, которую он любил, говорила о праздниках, а готовить в общем-то нечего. Кирилл раздобыл по знакомству немного крупы, какие-то консервы. Но этого хватало лишь на пару дней. Ссора вспыхнула внезапно:
— Кир, так жить невозможно, мы постоянно на грани. Может, уедем? – она повысила голос, громыхнула по столу.
— Куда уедем? У нас денег нет даже на билеты, — отмахнулся он неохотно.
Тишина, а потом её тихие слова:
— Тогда я не знаю, как нам быть.
Он попытался притронуться к её руке, но она выдернула ладонь. К ночи госпитальная пустота накатила между ними, а утром супруга тихо собрала вещи и ушла к матери.
Кирилл долго смотрел в окно, понимая, что неизбежно теряет привычное «счастливое» существование — хотя и сомневался, было ли оно счастливым на самом деле. Соседи обсуждали планы: кто-то собирался свалить за границу в поисках лучшей жизни. Другие вызванивали дальних родственников. Кирилл всё сидел, держа сломанный термос, словно символ ненужного упрямства, пока не услышал стук палки деда о дверной косяк:
— Встань. Силы собери. У меня есть кое-какие сбережения, сынок, ещё со старых времён.
— Какие ещё сбережения? – Кирилл с трудом поверил, что у деда после всех кризисов что-то осталось.
— Не много. Но на дорогу за границу хватит, если хочешь попробовать, — вернулся сиплый голос.
Он разрывался между этой неожиданной поддержкой и страхом оставить родной город без комнаты, где дед жил всю жизнь. Но осознавал: сидеть безвылазно — значит обречь и себя, и старика, и, в общем-то, потерять шанс вернуть жену. Кирилл бросился на шахтёрский рынок: паспорт, какие-то справки, договориться о выезде. Но оказалось, что нужны дополнительные средства. Соседи тем временем шушукались: «Сделал умный ход или сбежал?» Кое-кто даже выказал откровенное недовольство — дескать, оставляешь нас в голодном городе, будто мы виноваты.
К ночи Кирилл пришёл домой, сел у окна и понял, что бежать сейчас он не может. Денег дедушки едва хватало на билет, но следовало позаботиться о жилье, о документах, о немощном старике. Он сжал кулаки, глядя на потрескавшиеся стены, и вдруг вспомнил старую мечту: открыть маленькое кафе, чтобы бывшие шахтёры могли выпить горячего чая, поговорить. Смахнул рукой с подоконника пыль и проговорил почти шёпотом:
— Дед, а если я здесь попробую что-то открыть? Не соберём ли насмешек?
Старик, проходя мимо, лишь пожал плечами:
— Да пусть смеются. А тебе-то что? Главное — делай.
Буквально через неделю Кирилл нашёл изрядно заброшенное помещение возле старой конторы. Стены облезали, крыша прохудилась, но ржавые трубы ещё можно было заменить. Дед отдал все свои заначки, кто-то из соседей помог со стульями и столами. И никто не думал, что из этого вообще что-то выйдет, но Кирилл продолжал вкалывать, как под землёй. Пахло краской и сыростью, но скоро в проём окна заглядывали удивлённые лица: «Правда кафе будет?» Он бурчал в ответ:
— Да, чай горячий и пироги — как у бабушки, — и улыбался впервые за многие месяцы.
В день, когда Кирилл окончательно прибил вывеску, вечер сгустился серым сукном, и с улицы потянуло снежным холодом. Он распахнул дверь, вошёл в помещение и зажёг слабую лампу. Сквозняк трепетал по довоенным обоям. Где-то вдалеке скрипела телега, увозившая чьи-то пожитки. В этом странном звуке слышался и шаг в будущее, и прощальный вздох городу, прозябавшему без работы. Кирилл налил кипятку в новый термос — простой, пластмассовый, не такой надёжный, как дедов металл. Но всё же его сердце стукнуло быстрее, когда горячий пар окутал руки.
Он обвёл взглядом почти готовое кафе, подумал о супруге. Может, она вернётся, увидев в нём прежнего Кирилла, готового сражаться за их семью. А может, нет. Но внутри уже ревела уверенность: он хоть что-то меняет.
Старик постучал палкой:
— Гляди-ка, столы ровные. Хорошо вышло.
— Дед, спасибо. И за последний рубль, и за то, что вдохновил.
Тот тихо усмехнулся:
— Ты сам всё сделал. Просто будь человеком.
Ночь ворвалась в помещение, обдав морозным воздухом. Кирилл поднёс к губам кружку и сделал глоток крепкого чая. Потом отвернулся к разбитому термосу, который так и лежал днём на крыльце — осколки ещё не убрал, словно не решался сказать прошлому «прощай». Но теперь, смотря на него, он прошептал:
— Скоро всё будет хорошо.
