В комнате было темно, как будто кто-то нарочно занавесил все окна плотной тканью. Аня ощущала, как в глубине этого мрака тяжело дышит время. Тиканье старинных часов становилось всё громче, словно звучало не из уголка комнаты, а изнутри её головы. Вдруг что-то дрогнуло в пространстве: на столе, где обычно не лежало ничего, кроме стопки папок, возник конверт с сургучной печатью. Она сделала осторожный шаг — и в тот же миг письмо вспыхнуло, словно пойманное искрой невидимого пламени. Резко отшатнувшись, Аня вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Её сердце колотилось так яростно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Наваждение исчезло. Она зажмурилась на пару секунд и обнаружила, что в руках сжимает старое фото отца — когда-то оно лежало у неё в сумочке. Она почти не помнила его лицо. Только истории матери и пару неясных сцен из возраста, когда дети ещё не умеют чётко мыслить, но уже чуют чужое отсутствие. Аня медленно провела пальцем по краям пожелтевшей фотографии. Тихая слеза скользнула по щеке.
В воздухе остался слабый запах гари. Аню передёрнуло. Она находилась в своём офисе — узкая комната с обломанным стулом у шкафа и плотными шторами, которые она редко открывала. Был хмурый осенний вечер, и дождь беспрестанно барабанил по стеклу. Коллеги давно ушли, но оставили после себя привычный фон: перезвон телефонов, глухие удары папок, недосказанные фразы. Никто из них не замечал, что для Ани каждый дождь — это напоминание о незавершённом разговоре с прошлым.
Она присела на шаткий стул, так и не выпустив из рук фотографию.
Почему он не был со мной? Почему я ничего о нём не знаю?
Жалкие остатки воспоминаний об отце так и оставались тумаными — небольшой фрагмент, когда он качал её на руках, да несколько коротких поздравительных открыток, где «любящей дочери» желали роста и здоровья. В младенческом альбоме так и не нашлось ни одной его подписи.
Звонок телефона заставил её вздрогнуть. Сначала она решила, что это раздался обычный звон рабочего аппарата, но взгляд упал на собственный мобильник, который вдруг засветился неведомым номером. Прежде чем успеть испугаться, Аня нажала кнопку ответа.
— Алло…
— Добрый вечер, — раздался низкий и осторожный мужской голос. — Это Анна, дочь… Эм, я насчёт вашего отца.
В горле у неё пересохло.
— Кто вы? Откуда вы вообще знаете о моём отце?
— Не по телефону, — незнакомец говорил отрывисто. — Нам лучше увидеться. Я… кажется, могу ответить на ваши вопросы.
Трубка замолчала. Аню прошиб озноб. Страх и внезапная волна надежды смешались в одно болезненное ощущение. Как долго она ждала, что кто-нибудь расскажет ей, каким был отец. И как же пугало её это одновременно.
Всю ночь она почти не спала, а под утро ей снова почудился тот пресловутый конверт на столе и странное пламя, словно сигнал к тому, что время пришло. Когда рассвело, Аня всё-таки решилась поднять старые контакты отца в своей памяти. Единственное, что вспомнилось более или менее чётко: он когда-то учился в одной школе с её матерью, и их общий друг, уехавший потом в другой город, мог знать подробности. Аня хотела найти хоть след, хотя бы одну ниточку. Но все попытки наткнулись на молчание: телефоны больше не отвечали, е-мейл возвратил письмо с надписью «адрес не существует».
Она попросила день за свой счёт. Расспрашивала оставшихся учителей в школе, листала пожелтевшие архивные журналы. Старый сторож, помнящий целые поколения, припомнил худощавого парня, который однажды сбежал с уроков перед выпускными экзаменами. «Твёрдый был характер, хоть и тихий», — только и сказал он. Аня уехала ни с чем, но во время ужина вдруг захотелось поделиться эмоциями с коллегами: мол, неужели отношения с родителями настолько определяют всю жизнь? Мнения разделились: одни уверяли, что всё идёт из детства, другие же не придавали этому большого значения — «у меня вот отец пьёт, и ничего, живу же». А Аня смотрела на них рассеянно, ловя себя на мысли, что живёт ли она вообще?
Вечером того же дня она нашла на дне комода потрёпанную тетрадь в серо-зелёной обложке. На первом листе значилось имя отца. Перелистывая, Аня наткнулась на жуткие записи: «Ненавижу собственных родителей… Никто меня не слышит… Хочу уехать подальше…» Последняя страница пестрила вырванными строчками, обрывками фраз — как будто кто-то выдрал половину листа.
— Значит, он был несчастным, — прошептала она. — И всё-таки бросил нас…
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (https://t.me/ru1ogorod) и Дзен (https://dzen.ru/1ogorodru)
Боль разлилась во всей её груди. Вспомнилось, как однажды её одноклассник Денис сказал: «Думаешь, родители всегда любят детей?» Тогда она фыркнула, но с тех пор прошли годы, и сейчас она словно почувствовала, что любовь бывает странной и неоднозначной — если вообще бывает.
Несколько раз Аня беседовала с психологом, чтобы разобраться, почему мысль об отце не даёт ей покоя. Специалист смотрел на неё мягко, спрашивал об ощущениях, когда она представляет его. И Аня не могла объяснить, из-за чего же она плачет: из-за потери или из-за иллюзии, что когда-то была дочерью, которую должны были любить.
К вечеру следующего дня незнакомец вновь позвонил, предложил встретиться неподалёку от полузаброшенного кафе у старого парка. В голосе звучала неуверенность, но Аня почувствовала, что просто обязана прийти. Она до последнего сомневалась: Может, это розыгрыш? Может, стоит послать его куда подальше? Но внутренний голос обжигал сердце: Тебе нужно знать правду.
Зябко кутаясь в старое пальто, она шла по узкой тропинке парка, где листья смешались с дождём в мокрую оранжевую кашу. В кафе горела блеклая лампа, подрагивающая под порывами ветра. За столиком у окна сидел плечистый мужчина лет сорока. Он встал, когда увидел Аню, и коротко кивнул.
— Спасибо, что пришли, — сказал он тихо.
— Вы хотели рассказать про моего отца…
Мужчина нервно переплёл пальцы.
— Меня зовут Кирилл. Раньше мы были… друзьями. В юности он со всеми порвал связь, понаделал долгов. Я помогал ему, чем мог, но в итоге он… исчез. Я не знал, что у него есть дочь, пока не обнаружил кое-что из его бумаг. Он упоминал «Аню», писал о бесконечной тревоге и о том, что у него нет сил явиться в её жизнь. Он ужасно боялся повторить судьбу своих родителей. Бросил свою семью, потому что решил: так будет меньше зла.
Аня закрыла глаза. Внутри всё переворачивалось. Значит, отец считал, что, уйдя, он делает ей лучше?
— Но зачем мне всё это? — её голос сорвался на полшёпота. — Я и так ничего не знаю о нём… Да мне ничего и не осталось.
Кирилл достал из внутреннего кармана маленький конверт — словно вторую копию того, что она видела в ночном видении.
— Это он просил передать, если вдруг найдётся возможность. Там пара строчек. Я не могу судить, прав он был или нет. Но, надеюсь, что хотя бы часть твоей боли уйдёт, если узнаешь, что он не был равнодушен. Просто… был слаб.
Она коснулась конверта, и внутри словно прошла дрожь от кончиков пальцев к сердцу. Вспомнилась вспышка огня, вся та тревожная мистическая сцена. Но сейчас письмо не горело, а отдавало сыроватой бумагой, пахло давней тоской. Аня открыла его, увидела кривые строчки: «Прости меня, дочка. Я боялся стать монстром, как мой отец. Я любил тебя, хотя и не умел любить.»
Слёзы хлынули сами собой. Она не была уверена, что до конца простит человека, который оставил её без защиты в сложном мире. Но что-то оттаяло в душе, тихо и болезненно.
После встречи она сидела на лавке под моросящим дождём и читала его записи раз за разом. Ей вдруг стало ясно: её любовь к отцу была замешана на жалости к тому мальчику, который воевал со своими родителями и не смог стать опорой собственной дочери. Но теперь она сама вправе выбрать — жить ли ей с этой болью или попытаться всё переосмыслить.
С тех пор Аня перестала искать внутренние оправдания его поступкам. Она не идеализировала его больше; усталость от этого груза заставляла её отпустить прошлое. И в этом отпущении рождалась тихая свобода. Оглядываясь на прожитые годы, она осознала: «Моё детство было трудным не только из-за того, что отец ушёл, но и потому, что я не умела принять его выбор. И пусть это тяжело, я смогу строить свою жизнь так, чтобы мои дети ни разу не усомнились в моей любви.»
На следующее утро Аня вышла из офиса, где больше не собиралась задерживаться по ночам. Она отдёрнула шторы, впустила в помещение прохладный серый свет. Внутри было странное ощущение ясности: да, не всё ещё исцелилось, но движение вперёд началось. И если ей суждено стать матерью, она научится быть рядом с ребёнком — без страха, без пустых обещаний.
Говорят, сны — это мост между прошлым и будущим человеком. В тот вечер Аня впервые за долгое время спала спокойно. Ей не снился ни тикающий громко хронометр, ни полыхающая бумага. Только образ отцовского лица, наконец-то неразмытый обидой. Когда она проснулась, то улыбнулась собственному отражению в зеркале. Никакого пепла от прошлого у неё на столе уже не было. Остался лишь обрывок отцовского дневника, который она бережно спрятала среди своих книг: он больше не жёг её душу, а вдохновлял на то, чтобы стать лучше тех страхов, что разрушили её семью когда-то.
— Теперь я свободна, — тихо сказала она в пустой комнате и распахнула окно настежь, давая дождливому ветру унести остатки ночных предчувствий.
