Она научила меня мечтать снова, но в душе остался страх потерять её

Я застал её, когда она остановила моего сына в коридоре и выхватила у него какую-то помятую бумажку. Сын смутился, попытался спрятать руки за спину, но она уже всё видела. Я шагнул ближе, стараясь понять, что происходит. На листке оказалась глупая шуточная запись, причём настолько неприличная, что я сам чуть не затрясся от неловкости.

— Он попросту балуется, — тихо сказала она, поправляя ворот блузки. — Но я должна была вмешаться.

Я кивнул и почувствовал, как у меня в груди вдруг стучится сердце, будто мне только пятнадцать и передо мной стоит случайная симпатичная одноклассница. Однако она была не одноклассницей, а учительницей моего сына — новой, молодой и, кажется, строгой. Марина. Такое имя мне сказал завуч, когда сообщал о назначении нового классного руководителя.

Сыну я дал короткое внушение и отправил его домой. Сам же остался на импровизированном родительском собрании, ведь сегодняшним вечером школу навестили ещё несколько родителей — у каждого свои вопросы. Марина говорила ровным голосом, рассказывала о дисциплине, планах на семестр, а я почти не слушал. Всякий раз, когда она на долю секунды задерживала на мне взгляд, слов у меня в голове не оставалось. Стыдно признаваться, но я поймал себя на том, что хочу позвать её на кофе. Ничего умнее не придумал.

После собрания она осталась вставлять материалы в папку. Я замешкался у двери, раздумывая, стоит ли подойти. Наверное, выглядел нелепо: джинсы с порядком протёртыми коленями, спортивная куртка, которая давно просила замены. Но я всё-таки решился.

— Может, как-нибудь вместе выпьем чаю… или кофе, — промямлил, чувствуя, что краснею. — Просто, знаете, как отец-одиночка я почти никуда не выбираюсь, а вы… ну, вы замечательная.

Её лицо чуть смягчилось, что-то блеснуло в глазах. И вдруг она улыбнулась уголком губ.

— Хорошо, — тихо сказала Марина. — Но пока не обещаю, что у меня получится скоро. В школе сейчас дел полно.

С этой улыбкой я и вернулся домой. Там меня ждал хмурый сын, старая плита, на которой успел чуть-чуть подгореть суп, и очередной вечер, когда я готовлю еду, но ем почти машинально, без вкуса и удовольствия. Иногда, глядя на сервированные тарелки, я понимал, насколько тоскую по полноценной семейной атмосфере. Когда-то я мечтал о жене, которая будет расхваливать мои супы и соусы, но всё закончилось бракованным хэппи-эндом: остался я, остался сын, а её — нет.

На следующий день, доведя сына до школы, сослался на срочное дело и подкараулил Марину в учительской. Я собрался наконец-то уточнить, когда же мы всё-таки встретимся. Но она подняла усталые глаза.

— Извините, у меня сменились планы. В субботу у нас педагогическая конференция, не смогу пойти с вами никуда.

Я растерянно кивнул и вышел, как побитый щенок. Всё-таки странно — почему это так задевает? Неужели я настолько соскучился по живому общению, по женскому вниманию? Вернувшись вечером с работы, я терзал себя ненужными мыслями. Куртка по-прежнему висела на стуле, джинсы были нечищеными, а на столе остывала яичница — мой ленивый ужин. Единственное, что я умел хорошо, — это готовить, но и тут стал лениться: сварить макароны, измельчить сосиски да бросить в кастрюлю. Съел, почистил зубы и завалился спать.

Прошла ещё неделя, я всё больше убеждался, что моё приглашение не принесёт результата. И тут Марина сама позвонила мне поздно вечером:

— У вас завтра выходной? Если да, то можем встретиться в парке, около трёх. Если, конечно, вы всё ещё хотите выпить тот самый кофе.

Нет смысла говорить, что я хотел. Я хотел третью встречу, четвёртую и пятую, и чтобы так шло, пока мне будет хватать сил. Но утром следующего дня она прислала сообщение:
> «Простите, вынуждена отменить. Срочное собрание в управлении. Марина.»

Я уставился в экран, словно ждал, что смс догорит и исчезнет, а в реальности встреча всё-таки состоится. Бессильная злость на себя накатила волной. Может, это знак, что надо оставить девушку в покое? Кто я вообще для неё? Обычный отец из её класса, которому вечно не везёт с отношениями.

Несколько дней я не предпринимал попыток заговорить с ней. Но сын опять принёс из школы бумажку, уже без всяких неприличных текстов — просто записку от классного руководителя: «Просьба прийти в школу к 16:00, важный разговор по итогам четверти.» Я чуть не вздохнул: наверное, мой мальчишка нашалил. Пришёл, сел в пустом классе и стал ждать. Вскоре она появилась в дверях.

— Я присяду? — спросила Марина, указывая на стул рядом.

Я молча кивнул. Из мебели в кабинете только парты да пара покосившихся учительских столов. Один из них шатался так, что ножка чуть не отваливалась. Она хотела присесть, но стол жалобно скрипнул.

— Давайте… — пробормотал я.

Мы старались вместе решить, как его починить, хотя и не имели особых инструментов. Смех вышел нервный, когда я попытался подпереть стол линейкой и кучей бумажных тетрадей. В итоге он стоял под углом, но хоть не падал.

— Знаете, — сказала она, понизив голос, — я не издеваюсь над вами. Просто действительно попала в бешеный график, сама не знаю, куда себя девать. И… вам не обязательно исчезать после каждого моего отказа. Я вижу, что вы стараетесь.

Я беспомощно пожал плечами:

— Да, я… Я и сам уже не понимаю. Нелепо всё выходит.

Она улыбнулась. Тепло, как тогда, в коридоре. А потом предложила:

— Может, всё-таки сегодня? У меня есть пару часов до встречи с коллегами.

Я почувствовал, как во мне переворачивается что-то самое важное. Я отодвинул зашедшую далеко внутреннюю тревогу и согласился.

Мы дошли до соседнего кафе, обсудили сына, его поведение, расхохотались над школьными байками — как один мальчишка прятался в шкафу, потому что не выучил урок, а другой пугал всех громкими смешками из-за двери туалета. Я смотрел на Марину и думал: *Господи, это же совсем простые радости. Почему я так боялся?*

Когда мы вышли на улицу, уже заметно стемнело. Я предложил проводить её домой. Она согласилась. Шли через маленький сквер, клёны сбрасывали жёлтые листья, и немного пахло будущей зимой. Я чувствовал, как внутри наконец пробивается какое-то лёгкое волнение, но уже без страха. Так бывает, когда просто позволяешь себе жить — без остатка, без вины.

Она остановилась у подъезда. Сказала еле слышно:

— Я рада, что вы не сдались после моих первых отказов.

Я хотел ответить что-то умное, но только улыбнулся в ответ. Внутри стало легко и тихо, словно душу, наконец, оставили в покое все тяжкие воспоминания. Тут же подумал, что для меня отношения — это в первую очередь ощущение дома. Так я чувствовал раньше, пытаясь сделать семью счастливой, но тогда не вышло. Может, сейчас всё будет иначе. И я готов поверить в это, как мальчишка перед большим праздником.

Вечером дома сын гордо сообщил, что ему больше не снятся никакие кошмары (раньше они иногда мучили его после отъезда матери). А я, ставя на плиту кастрюлю с супом, вдруг улыбнулся, потому что знал: сегодня мне захочется самому его отведать, хочу снова вспомнить вкус еды, вкус жизни. И не останавливаться на полпути.

Три дня спустя я проводил Марину после школы до остановки. Ноздри щекотал терпкий запах опавших листьев и бензина, а она прижимала к груди мою смешную незаконченную поделку — я всё-таки донёс до ума деревянную дощечку, чтобы подкладывать под тот шатающийся учительский стол. Она пообещала поставить её в классе на видное место. Было бы символично: немного поддержки из дому, где гослопат не достать, зато есть рука, желающая помочь.

Так я и понял: бояться будущего уже не надо. Может, через месяц мы пойдём в кино, а там начнём чаще видеться. Я не сомневался, что у нас обоих хватает сомнений и жизненных заноз. Но нам хватит и смелости открыть эти старые засовы. У меня есть сын, есть работа, а с некоторых пор — и робкая уверенность, что я больше не один. И когда Марина улыбалась, я слышал, как у меня внутри снова звенит доверенный колокольчик надежды. Оно ведь вовсе не страшно — любить и позволять любить себя.