Анна стояла у окна, глядя, как мягкие снежинки ложатся на подоконник. Стояла в полной тишине, словно застыла вместе с худыми ветвями сирени под её балконом. Внешне она казалась спокойной, но внутри всё бурлило.
Она только что осознала, что её муж больше не будет возвращаться в этот дом: в новогоднюю ночь добили известия о его интрижках. И почему-то вместо отчаяния она ощутила тонкое облегчение, будто ломкая цепь наконец-то лопнула.
На ней было элегантное бархатное платье, которое обычно доставалось из шкафа лишь по праздникам. Теперь же ткань неожиданно тяжело обнимала плечи, а в её взгляде отражалась тёмная бездна – столько боли вылилось за эти месяцы. Я словно освободилась от цепей, которые держали меня на дне, пронеслось в голове.
С улицы доносились звенящие голоса, гул салютов, доедающих тишину первого января. Ещё вчера Анна готовила удавшиеся оливье, резала мандарины и думала, что наступит пусть короткий, но счастливый миг: хоть раз встретить главный праздник неторопливо и без лишних обид. Но муж уже тогда не отвечал на звонки. Подруги отрывались на площади: звали её, убеждали не сидеть в четырёх стенах. Она отказала. И правильно сделала: уж лучше так, чем перекрикиваться из угла в угол с пустынным чувством внутри.
На рассвете телефон коротко завибрировал. Номер незнакомый.
– Анна, это Станислав, коллега вашего мужа, – раздался глухой мужской голос. – Прости, что беспокою с утра. Просто надо знать… Он давно встречается с Ириной. Они вместе уехали из города, если что… Я думал, вы в курсе.
Сердце Анны достигло бешеной частоты. Ещё раз прошёл тихий стук по жилкам – предательство подкатывало горлом.
– Спасибо за информацию, – выдавила она. – Пожалуйста, больше не звоните.
Она положила трубку и застыла, словно все силы вытекли из неё. Так вот оно что. Весь год был пропитан этой ложью. А я ведь замечала, да всё надеялась…
Семь лет он попрекал её ревностью: устраивал сцены из-за ничего не значащего взгляда в сторону случайного прохожего, утверждал, что она даже не должна смотреть на экран телефона в его присутствии. Аргументом всегда было одно: «Я же тебя люблю, поэтому и переживаю!». А теперь эта любовь улетучилась без оглядки. Анна почувствовала, как на глаза накатывают слёзы, но гнев и гордость остановили её. Плакать не стану, хватит…
Она сделала глубокий вдох, проверила своё отражение в зеркале. Под глазами тень недосыпа, но осанка прямее, чем когда-либо. Не вернусь к нему. Даже если он пожалеет и попросит прощения. Нет. Слишком много попрано. Одно воспоминание всплыло отчётливо: как он запретил ей ходить на корпоратив, а сам ушёл допоздна в неизвестном направлении. И теперь всё встало на свои места.
К вечеру она, хоть и нехотя, выбралась во двор — прогуляться, чтобы проветрить голову. Город лежал под белым покрывалом, машины двигались медленно, колёса скрипели по заснеженным дорогам. Где-то хлопали считаные петарды, вспоминая прошедшую ночь. Анне казалось, что она идёт сквозь чью-то чужую жизнь: вокруг царила праздничная эйфория, а в груди было пусто. Подул ветер, и её пальцы на рукаве невольно сжались от холода. Но внутри мелькнула отчаянная готовность к переменам.
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (@historyfantasydetectivechat) и Дзен (https://dzen.ru/myshortsstorys)
Позавчера она совсем не хотела выходить на люди: почти отказалась от любой движухи с подругами. Но теперь решилась дойти до магазина — хотя бы закупить продуктов. Подавленная скука вымещает остатки грусти из организма, когда начинает что-то делать. В супермаркете, набирая корзину, вдруг услышала знакомый голос:
– Анна? Привет, рада, что встретила тебя, – сказала Ольга, её давняя приятельница. – Как ты там? Слышала о его истории…
– Привет, да так… – зависла Анна. – Ничего, держусь.
– Слушай, тут такое дело… Мы едем на поминки безвременно ушедшего Михаила Петровича, помнишь дядю Серёжи? Я знаю, что его племянница – та самая Ирина – может там появиться. Ты… как?
Анна почувствовала лёгкий укол в груди. Любовница мужа могла тоже нагрянуть. Неужели судьба выталкивает её лицом к лицу с соперницей?
– Пойду, – сказала она нисколько не колеблясь. – Пора всё прояснить.
На кладбище стояла золотистая полуденная зыбь. Мороз играл узорами на венках. Люди ссутулившись опускали цветы на свежеуплотнённую землю, почти не разговаривали. Анна в глубине души испытывала странную смесь жалости к покойному и настороженности.
Они с Ольгой лишь робко поприветствовали собравшихся, когда откуда-то сбоку донёсся знакомый голос:
– Думаешь, тебе здесь место? – сказала девушка в чёрном пальто. Та самая Ирина. Узкие глаза смотрели с вызовом.
Анна вспыхнула, хотя внешне продолжала стоять прямо.
– Не тебе решать, где моё место. – Она успела произнести это чётко, прежде чем сердце вновь заколотилось. – А что делаешь здесь ты?
– Я пришла, потому что считаю себя частью семьи, – с вызовом ответила та. – Мне не стыдно показать своё лицо.
Анна почувствовала, как в ней закипает старое чувство обиды, гнева, разочарования. Она почти открыла рот, чтобы выплеснуть всё, что накопилось. Но вдруг ощутила, как внутренняя волна останавливается перед некой невидимой преградой. Зачем говорить? Я знаю, что мне всё равно лучше без него. Слова тут не помогут.
Она сделала шаг вперёд,— но не в сторону Ирины, а мимо, дальше, к могиле: тихо опустила белую розу на чёрную землю. После этого развернулась и ушла, не сказав ни слова.
Дома ей стало по-настоящему спокойно впервые за долгое время. Я не жертва, я больше не палач самой себе. Хватит следить за его поступками, хватит воевать с любовницами. Свобода не в том, чтобы всех победить, а в умении жить без любой зависимости… Она открыла старый, потрёпанный блокнот и начала писать. Боль, накопленная месяцами, годами, выливалась чернильными строчками, а вместе с ней уходило страшное напряжение.
На второй странице она едва не разрыдалась, вдруг поняв: Я плачу не о нём, а о себе вчерашней… Но слёзы текли бесшумно, облегчая застарелые раны. Это был какой-то катарсис, освобождение от ожиданий и обмана.
Вечером она зажгла свечу в гостиной, села возле окна и подставила ладонь под лёгкий свет огонька. В свече дрожал крохотный танец, похожий на символ её новой готовности простить. Понемногу, со временем, простить всех, включая саму себя.
Колени подрагивали, но страх исчезал. Зато возникло чёткое осознание: она не позволит больше никому загонять себя под каблук. Ни мужу, ни ревности, ни этим серым взглядам со стороны.
Наутро к ней снова пришли подруги: принесли кофе и домашний торт, стали уговаривать сходить куда-нибудь вместе. Анна сначала сомневалась, но, вспоминая свой лозунг «не показывать слабость», улыбнулась и согласилась. Она перестала бояться чужих взглядов, решения принимать только самостоятельно.
Перед выходом она накинула пальто, снова втянула морозный воздух и вдруг взглянула на искрящийся снег. Он лежал девственно чистым слоем, словно кто-то заботливо помог ей начать жизнь с пустого листа:
– Я больше не жертва, – тихо произнесла Анна с твёрдой уверенностью.
Её голос звучал негромко, но без колебаний. И в этом была вся сила: возможность чувствовать боль, но быть счастливой даже среди горя.
