Я не Аня, но в его глазах я всё ещё могла стать ею

Каждый раз, когда Кирилл неуверенно обнимал меня, я чувствовала, как его губы оставляли на моей коже странный привкус — будто старое забвённое прошлое возвращалось к жизни. Часто он начинал говорить, и вдруг выскальзывало это имя: «Аня». Горло сжималось от слёз, но я старалась не показывать, насколько глубоко ранит его неосторожность. И одновременно накатывало смущение, потому что я так и не осмеливалась произнести перед ним собственное имя — как будто боялась, что оно не прозвучит достаточно важно для него.

Я работала в крупном агентстве: меня окружали офисные переговоры, целевые аудитории, стратегии продвижения. Именно там я предпочитала забываться, с головой погружаясь в новые проекты и отчёты. На безымянном пальце правой руки я носила серебряное колечко, старое и потёртое. Снимала его разве что во время душа, но даже тогда оно казалось чем-то большим, чем просто украшение: символом неуверенности, которая пронизывала все аспекты моей жизни.

Иногда, когда я возвращалась вечером домой по шумным улицам, полным огней и несмолкающего гула, в воздухе пахло весенней сыростью. Где-то цвели первые сирени, а я думала: «Весь город обновляется, а в моей душе царит серая хмарь». Почему-то именно в марте-апреле весь негатив всплывал, вытесняя радость работёнкой, которая уже давно не приносила ни увлечения, ни вдохновения.

На недавней встрече подруги восторженно обсуждали помолвки, свадьбы, кольца. Я слушала, изредка поддакивая, и чувствовала себя чужой. Словно не было у меня никакой мечты о счастливой семье. Глупо признаваться, но история с бывшей девушкой Кирилла резала мне сердце, хоть напрямую никто и не знал подробностей. Подруги только морщили носы: «Да брось ты, зачем тебе это?» А я не могла отмахнуться, потому что всё время натыкалась на её имя в наших разговорах или в его случайных мыслях.

Однажды вечером, когда мы с Кириллом сидели и просматривали в ноутбуке фотографии для очередного совместного проекта (он увлекается графическим дизайном, любит собирать обрывки фото в коллажи), я заметила в его папках старое письмо. Там были немного размытые кадры с высокой темноволосой девушкой. В одной из записей упоминалось: «Помнишь, мы хотели назвать нашу будущую дочь Анютой?» Я не смогла отвести глаз. Меня будто ударило холодной водой: Похоже, она для него была не просто страницей прошлого.

В ту ночь я почти не спала. Под утро, когда темнота уже стекала по стеклу, а улицы окутывала влажная дымка, я прокручивала в голове все эти мелкие детали: то, как он по ошибке шепчет «Аня», когда целует, то, как с трудом говорит «твои глаза напоминают её синие серьги». Слёзы жгли глаза, и я думала, чего мне не хватает, чтобы быть для него по-настоящему близкой. Может, дело вовсе не во мне, а в том, что он не отпустил эту девушку?

Я старалась найти ответ у подруг. Лена, когда у нас зашёл разговор в мессенджере, напечатала длинную тираду: «Ты чего позволяешь ему так себя называть? Вы серьёзно говорили о будущем? Может, тебе надо просто его бросить?» Другие только подкидывали обрывки советов вроде: «Поставь ультиматум», «Поговори с ним напрямик», «Он не готов к отношениям». Но я не хотела истерик и скандалов, просто желала понять, могу ли я стать для него чем-то большим, чем пустой заменой.

Несколько дней я жила на автопилоте: с утра отчёты, в обед — встречи с клиентами, вечером — попытки Кирилла растопить мое молчание. А потом случилось то, чего я так боялась. Он посмотрел на меня, словно влюблённый школьник, и вдруг сказал:
— Аня, мне надо сказать тебе кое-что.
Я застыла. Захотелось сорвать с руки кольцо и швырнуть куда-нибудь в стену. Но вместо этого я тихо прошептала:
— Я не Аня. Меня зовут Полина. Ты вообще помнишь это?

Между нами будто разверзлась пропасть. Он замолк, растерянно посмотрел мне в глаза, а я уже чувствовала приступ стыда и горечи, потому что знала: дальше так продолжаться не может. Прошлое, которое тенью бродит рядом, станет нашим постоянным спутником, если мы ничего не предпримем.

На следующий день я решила взять отпуск, чтобы разобраться с нахлынувшими чувствами. Утром собрала все бумаги, передала руководителю, отменила пару важных встреч. Едва вышла из офиса, телефон завибрировал. На экране высветилось его имя. Я долго разглядывала это окошко входящего звонка, прокручивая в голове обронённую подругой фразу: «Не бойся признаться, если чужое прошлое тебя отталкивает».

Когда я ответила, Кирилл предложил встретиться в городском парке, там, где обычно собираются весной музыканты и уличные артисты. Я согласилась, хотя внутри всё сжималось. По пути я вспоминала, как мы с ним знакомились: в одном из клубов, где я читала лекцию о продвижении бренда, а он сидел в последнем ряду, ничего не спрашивал, но смотрел на меня так, будто искал схожесть с кем-то. Теперь в ушах стучало лишь его тихое «Аня…».

В парке было свежо, но уже пели птицы, и вокруг раскачивались худые ветки деревьев. Кирилл стоял у фонтана, держа в руках чашку кофе напополам с мороженым — дурацкая привычка, которую он перенял от меня. Увидев меня, он поспешно сделал глоток.

— Привет, — сказал тихо, опустив глаза. — Мне нужно объясниться.
— Я слушаю, — ответила я.
Он заметно напрягся, словно боялся быть неправильно понятым:
— Я любил её, но она… она ушла. И кажется, внутри меня остались куски этого чувства. Я не знаю, как иначе объяснить, что иногда твоё лицо вдруг напоминает её черты. Прости. Я не хочу, чтобы ты страдала.

Я долго молчала, стараясь не разрыдаться прямо в его объятиях. Почему мне так больно? Вдруг почувствовала, как моё сердце всё ещё ищет возможность довериться. Но вместо упрёков сказала:
— Понимаешь, я не хочу быть тенью того, что у тебя было. Не хочу, чтобы моё имя всплывало только потому, что ты случайно помнишь, с кем сейчас встречаешься. Я устала чувствовать, что где-то рядом с нами всё время шагает твоя бывшая.

Он выдержал мою тираду, чуть нахмурившись, потом накрыл мою руку своей.
— Я знаю, что это звучит безумно, но я пытался забыть её или, по крайней мере, не смешивать ваши образы. Я… запутался. Но я хочу быть с тобой, только с тобой.

Я вздохнула, крепче сжимая своё колечко. Оно казалось мне теперь чужим: символом моей спутанности и неготовности говорить вслух о том, как на самом деле боюсь потерять его.
— Тогда, может, начнём с твоего простого решения? Дай мне понять, что я — это я, а не отражение из прошлого.

Кирилл сжал губы, словно ломал внутри себя что-то важное. И тут я увидела в его глазах решимость, которой раньше в нём не замечала.
— Обещаю, я сделаю всё, чтобы ты чувствовала: я выбираю тебя, — выдохнул он и вдруг, почти резко, обнял меня. — Только дай мне время и… не бросай прямо сейчас.

Я прислонилась к нему, вдыхая запах кофе со сливками. Где-то сбоку послышались звуки гитары, а весенний ветер качнул ветви так, что мелкие капли дождя начали барабанить по вощённым листьям. Мне захотелось поверить, что всё возможно. Хотелось довериться, оставить прошлое позади и жить без страха, что каждое его слово будет мне как укол.

Снова взглянув на кольцо, я подумала, что пора бы снять этот символ моей нерешительности и спрятать в ящик. Но не сделала этого. Просто тихо произнесла:
— Я не Аня, ты это знаешь. А теперь давай вернёмся домой и по дороге придумаем, чем ещё можно заполнить наши выходные. Может, устроим маленькое путешествие к реке? Или приготовим бешеную пиццу на двоих?

Он кивнул, и я уловила в его глазах ту самую искренность, которой мне так не хватало. Мы двинулись по аллее, стараясь не смотреть на чьи-то косые взгляды и не думать о дождике, который всё подтверждал: весна пришла, и, возможно, на смену старому прошлому действительно может прийти нечто новое.

Воздух пах сыростью и сосновыми опилками, уличные музыканты переходили на что-то более весёлое, а я впервые за последние месяцы почувствовала, что могу жить моментом, не зацикливаясь на том, что было до меня. Тревога всё ещё ворчала где-то внутри, но рядом с ней теплилась искорка — она напоминала мне, что любое прошлое может показаться холодным, но в настоящем есть руки и губы, которые остаются горячими, если каждый день выбирать здесь и сейчас.