На дворе было серое осеннее утро, и сырость подкрадывалась к ногам, заставляя жаться поближе к дому. Во дворе я заметил младшего брата, которого все звали просто Юрец. Он радостно выискивал какого-то пацана в уголке между гаражами. Вокруг него уже собрались пару ребят, что-то возбуждённо обсуждали и хихикали, прикрывая рот ладошками.
Я прищурился и понял, что у них там настоящая «находка». Юрец жестикулировал, показывал свои запасённые фантики и даже старую батарейку, которую зачем-то тащил в кармане. В ответ тот парень доставал из пакетика порнографические календарики — яркие, с какими-то развязными фотографиями. От одной мысли, что мама это увидит, у меня на затылке волосы зашевелились. Но малой сиял так, будто ему пообещали целую кучу сокровищ.
Он подмигнул мне, развернулся к парню и сказал:
— Честное слово, обмен ровный! Чё тебе ещё надо?
Все загоготали, и я понял, что ситуация может кончиться нехорошо, но ничего не сказал.
Уже через полчаса мы сидели возле подъезда в обнимку с этими календариками. Маша, соседская девчонка, вроде бы не собиралась нас выдавать, но curiosity взяла верх. Она взяла один и сказала:
— Взрослые-то, небось, злятся на такие штуки. А ты не боишься, что мама заметит?
Юрец скривился, спрятал гадость в карман и только отмахнулся. Подумалось: уж если Маша задаёт такие вопросы, значит, дело плохо.
Я заметил, что взрослые у подъезда гудели о своих проблемах. Кто-то рассказывал, как приходится брать подработки, чтобы сводить концы с концами. Кто-то печально кивал, вспоминая перебои с зарплатами. Все ругали жизнь и новый порядок, в котором надо хвататься за любую оплату. Меня это не особо трогало, а вот Юрец прислушался. Кажется, в его голове росло странное ощущение: детство заканчивается, а он сам ушёл куда-то за черту дозволенного.
К вечеру выяснилось, что Маша проговорилась маме. Мы только открыли дверь в дом, как мама строгим голосом крикнула:
— Юрец, быстро на кухню! И ты тоже заходи, — она многозначительно посмотрела на меня. — Нам надо серьёзно поговорить.
Я видел, как братишка покраснел и сразу побледнел. Шмыгнул к столу, сел напротив мамы, глянул на неё из-под бровей. Даже улыбаться не пытался. Мама скрестила руки на груди, прямо спросила:
— Это что ещё за календарики? И откуда вы это взяли?
Так стоп!!! Вы всё ещё не подписаны на наши каналы в Телеграмм и Дзен? Посмотрите: ТГ - (https://t.me/ru1ogorod) и Дзен (https://dzen.ru/1ogorodru)
Юрец попробовал увернуться:
— Да там… У меня просто… Мы менялись… Я думал, прикольно… все так делают…
— Не все, — жёстко перебила мама. — А главное — зачем тебе эта дрянь? Ты же ещё ребенок.
Я видел, как у Юрца сбилась речь, будто он испугался ещё сильнее. Он заёрзал на стуле, застыв, не зная, что сказать.
Тут мама махнула рукой, словно устала от собственных вопросов:
— Ладно, слушай сюда. Взрослая жизнь, она не про красивые картинки и веселье. Многие вынуждены терпеть тяжёлую работу, избегать унижений и выкручиваться, как могут. А что на этих календариках? Женщины, которым, может, пришлось сниматься таким образом, чтобы прокормиться. Это не шутки.
Я не был уверен, что Юрец всё это поймёт, но мама, похоже, хотела донести свою мысль каждой фразой.
Он сжался, всё-таки решил признаться:
— Просто… я хотел понять, почему все вокруг говорят о взрослых делах и будто счастливы. А оказывается, нет. И эти картинки не про счастье, да?
Мама смягчила взгляд. Наступила пауза, после которой и мне, и Юрцу стало как-то зябко.
Несколько минут мы сидели в полной тишине. Мама сбавила тон:
— Ты пойми, сынок, быть взрослым — это не всегда весело. Иногда приходится делать неприятное, выживать, выкручиваться. А всему своё время: твоя задача — учиться, бегать во дворе, расти человеком, который умеет уважать и чувствовать других. Тогда и взрослеть будешь по-настоящему, а не через эти… картинки.
Юрец кивнул, глядя в пол. Как будто в один короткий миг узнал о жизни больше, чем за все прежние годы. Он поднял глаза, тихо сказал:
— Я понял. Мне не надо больше этого смотреть. А если бы женщины на календариках могли жить нормально, они бы не делали таких фоток, да?
Мама осторожно дотронулась до его плеча, и у братишки задергался подбородок — чуть не расплакался.
Вечером Юрец сам порвал все эти бестолковые бумажки и выбросил в мусорку. Меня он окликнул шёпотом:
— Знаешь, больше не хочу быть старше, чем я есть. Наверное, так спокойнее.
Он говорил это легко, но в глазах читалась растерянность. Я почувствовал, что он вышел из своей детской наивности и теперь смотрит на мир куда внимательнее и серьёзнее.
Ужинали мы всей семьёй молча, и лишь столовые приборы время от времени громко стучали о тарелки. Никто не хотел устраивать грандиозный скандал, да и Юрец уже всё осознал. Он ел маленькими кусочками, будто старался прочувствовать каждый глоток, и ни с кем не спорил. Потом заглянул в глаза маме, произнёс:
— Спасибо… ты меня, наверное, спасла от глупостей.
Мама вздохнула и улыбнулась, отодвигая тарелку в сторону. Казалось, за этим коротким разговором в доме многое изменилось. Юрец пошёл спать и тихо прикрыл за собой дверь. А я остался на кухне, прокручивая в уме его последние слова и понимая, что не всякая взрослая картинка достойна внимания ребёнка, но далеко не каждый взрослый умеет так объяснить правду, не унижая и не пугая.
